Никакое покрывало не мешает мне видеть твое лицо. Ты открыла его. Теперь я готов хоть умереть.
Арсиноя, — продолжал я, — мимо нас вихрем несется время, наполняя звоном мои уши. Но даже из праха, даже из-под земли я восстал бы, чтобы заключить тебя в свои объятия!
Эрикс будет стоять вечно, — говорил я. — И так же вечно, как обнимают подножие здешней горы море и ласковые долины, так я желал бы обнимать тебя!
Она положила руку мне на грудь.
— Ты размазал мне помаду по губам и испортил прическу… — попеняла она мне.
И, помолчав, добавила:
— А я ведь и не ложилась этой ночью. Я выкупалась и долго причесывалась, выбирала наряды и драгоценности, чтобы предстать перед тобой красивой. И я очень боялась — вдруг ты подумаешь, что все это тебе только приснилось.
Стрела пронзила мое сердце, — говорила она, — и вся я так и дрожу, стоит тебе взглянуть на меня, Турмс. А когда я вижу на твоем лице улыбку богов, у меня подгибаются колени. Какие сильные, какие прекрасные у тебя руки! Держи меня крепче, чтобы я не упала… И я еще думала, будто неуязвима, если служу богине!
Она впилась губами в мою шею, а потом укусила меня в грудь, так извиваясь в моих объятиях, что пряжка, скрепляющая одежду у нее на плече, расстегнулась и полетела на землю. Поднялся ветер и завертел вокруг нас сорванные с цветущих деревьев лепестки — но нас не могла бы оторвать друг от друга никакая на свете сила. В этот миг нас обоих легко было проткнуть насквозь копьем — мы даже не заметили бы этого. Наконец она издала слабый стон, потом заморгала и, расслабившись, легла и застыла без движения. Только тогда я опомнился и огляделся по сторонам. Ветер все так же рвал ветви деревьев, а рядом с нами стояла Танаквиль в развевающейся одежде и ошеломленно смотрела на нас.
— Вы оба сошли с ума! — завопила она визгливым от страха голосом. — Вам даже не пришло в голову спрятаться в кустах, как это делают приличные люди!
Дрожащими руками она помогла Арсиное встать и одеться. Ветер усилился: сорванные с деревьев ветки кружились в безумном вихре вместе с пучками соломы с городских крыш. Морские волны глубоко внизу покрылись пеной, а со стороны горизонта на Эрике надвигались громады туч.
— Своим непристойным поведением вы навлекли на себя гнев бессмертных, — отчитывала нас Танаквиль, и в черных ее глазах блестела зависть. — Но богиня смилостивилась над вами, набросив на вас свой покров. Затуманила она и мои глаза, так что я видела вас, словно сквозь дымку. И о чем вы только думали?
— Будет буря, — сказал я, весь дрожа. — Впрочем, оно и понятно. Это буря, которая клокочет внутри меня, несется на Эрике.
Арсиноя, словно девочка, уличенная в шалости, взяла Танаквиль за руку и взмолилась:
— Прости меня, о целомудреннейшая из женщин, и помоги почистить одежду!
— Пройдем в дом, — предложила Танаквиль.
Она проводила Арсиною в свою спальню, где нас уже ожидала горячая вода и полотенца, так что и я смог умыться. Там, приведя себя в порядок, мы отбросили всякие церемонии и все втроем дружно расхохотались.
Танаквиль, вытирая слезы, катившиеся по ее щекам от смеха, сказала:
— Разве я не говорила тебе, Турмс, что она — распоследняя распутница из всех, кого я знаю? И все же меня до глубины души проняло то, как застонала она в твоих объятиях, — если только она не притворялась, чтобы еще сильнее завлечь тебя в свои сети. Никогда не верь женщине, Турмс. Тело женщины может обманывать так же, как ее глаза и язык.
Слыша это, Арсиноя возразила с умильной улыбкой:
— О Турмс, не верь этой завистливой женщине! Ведь ты и сам почувствовал, как разверзлась под нами гора и содрогнулись земные недра.
Говоря это, она то и дело поглядывала в бронзовое зеркало Танаквиль и ловко умащивала щеки и губы ее маслами и помадами. Только что трепетавшая от страсти в моих объятиях, она напоминала сейчас маленькую девочку, хотя глаза ее все еще сияли от недавно пережитого наслаждения.
— Твое лицо стало другим, Арсиноя, — сказал я. — Но, по-моему, это и есть твое настоящее лицо. Не прячь его больше.
Она кивнула и распустила волосы, которые рассыпались по ее обнаженным плечам. Волосы отливали золотом и были пышными, как морская пена. Какое-то время она пристально смотрела на себя в зеркало и морщила нос. На ее красивом лице отражалась каждая мысль. Ревнуя к зеркалу, я опустил руку на голое плечо Арсинои и хотел повернуть ее лицом к себе, но жрица положила зеркало на стол и прикрыла лицо руками.
— Во имя богини! — воскликнула Танаквиль, не скрывая своего удивления. — Клянусь, она краснеет, стоит только тебе к ней прикоснуться! Неужто вы и впрямь полюбили друг друга? Нет, не думаю. Однако теперь я понимаю, отчего ты, Турмс, бродил по дому, то и дело загадочно улыбаясь. Богиня в Эриксе околдовала тебя.
— Танаквиль, — попросил я, — может быть, ты сходишь и принесешь какую-нибудь еду и вино, как ты и обещала? Все равно я сейчас плохо понимаю тебя.
Она закивала головой, как клюющая зерно курица, засмеялась своим собственным мыслям и сказала:
— Задвинь по крайней мере щеколду на двери, чтобы я знала, что надо постучать, когда вернусь.
Едва она ушла, мы с Арсиноей обменялись долгим взглядом. Жрица побледнела, зрачки ее расширились, а глаза стали похожи на темные звезды. Я протянул к ней руки, но она в ответ только замахала руками и прошептала:
— Не подходи!
Однако страсть закипела во мне, и я решил не обращать внимания на ее сопротивление. Наоборот, чувствуя его, я заранее знал, что она непременно покорится моей воле, и это усиливало мое наслаждение до бесконечности. Западный шторм на улице усиливался, и ветер так хлопал ставнями, как будто хотел ворваться сюда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176