— Так отправляйся же побыстрее к своим девкам! Здесь, в моем доме, я не потерплю присутствия столь недостойного человека, как ты, Турмс! И если я когда-нибудь увижу, что, танцуя в цирке, ты споткнешься или упадешь, то, клянусь богиней, я опущу большой палец вниз и попрошу других, чтобы они поступили так же, ибо слишком уж много сброда развелось в нашем Риме!
— Ну, зачем же так? — вмешался обеспокоено Терций Валерий, однако у меня сразу потеплело на душе, потому что я понял, что Арсиноя по-прежнему ревнует меня, хотя и ушла к другому. И тут она снова расплакалась, закрыла глаза рукой и выбежала из зала.
Потом Терций Валерий и я деловито договорились встретиться завтра на форуме у городского казначея. Я переведу все свое имущество на имя Арсинои, а затем Терций Валерий отпишет мне усадьбу с пятнадцатью югерами земли за совершенно символическую цену. Еще мне придется оформить документы на землю и оплатить работу одного из городских геометров за обмер моих новых владений.
Я снял себе жилье в Субуре, как раз напротив того места, где Тулия когда-то переехала повозкой останки своего отца. Меня это вполне устраивало, так как, налюбовавшись красотами этрусских городов, я перестал считать Рим привлекательным для себя.
Став собственником земельного надела, я отправился за город, чтобы осмотреть мои пятнадцать югеров. Седые и беззубые рабы очень боялись меня. Дрожа от страха, они показали своему новому хозяину свинью в хлеву, несколько коз и телку. Но самое ценное сокровище старик хранил у себя в шалаше. Это была воловья шкура, которую он собственноручно выдубил и спрятал от вольсков, так как у него хватило ума зарезать вола прежде, чем в усадьбе появились враги.
Конечно, я имел право, придравшись к беспорядку и грязи, велеть убить этих ставших бесполезными стариков, которые только бы объедали меня, хотя они и уверяли, что ели очень мало. Настоящий римлянин так бы и поступил, причем вовсе не из кровожадности, а единственно по соображениям практического характера — убивают же вола, который не может уже ходить в упряжке. Но это было бы слишком бесчеловечно, поэтому я продал свое ожерелье и нанял для них в помощники пастушка. Его родителей убили вольски, и он был мне очень благодарен, так как я спас его от продажи в рабство. Позднее я приказал построить беседку и украсить ее крышу расписными глиняными фигурками на этрусский лад. Но, честно говоря, я был плохим хозяином своей усадьбы и тратил на ее содержание куда больше дохода, который она приносила.
В Субуре и на форуме я легко получил все нужные сведения и понял, в чем состояло несравненное мужество Арсинои во время осады Рима вольсками. Римский плебс решительно отказывался выступать с оружием в руках на стороне патрициев. На форуме происходили беспорядки, и сенат даже не отважился назначить диктатора, как это бывало в прошлом в трудные для города времена. И вот тут-то Арсиноя и усмотрела для себя возможность завоевать расположение благородных римских патрицианок, создав благотворительное общество, где римлянки всех сословий собирались и ткали теплую одежду для тех граждан, которые ради любви к родине соглашались этой осенней порой дрожать от холода на стенах города.
Вместе с почтенными патрицианками Арсиноя носила защитникам горячий суп и теплый хлеб из кухни Терция Валерия. Среди этих женщин-патриоток особо выделялись несгибаемая мать Кориолана по имени Ветурия и его жена этруска Волюмния, на которой он женился только ради приданого и о которой никогда не заботился, хотя она и родила ему двух сыновей. В Риме даже острили на сей счет, уверяя, что Кориолан убежал из города единственно для того, чтобы избавиться от жены.
Арсиною хорошо приняли в этом достойном обществе, но ее триумф был еще впереди. Римляне вынудили сенат отправить к Кориолану послов с предложением мира, но послы эти — а среди них были и жрецы — тщетно взывали к предводителю вольсков; он оставался непреклонен. И тогда Арсиноя решила уговорить патрицианок пойти во вражеский стан, чтобы попытаться заставить Кориолана заключить мир. Он наверняка не устоит перед страданиями матери, упреками жены и слезами своих малолетних сыновей, утверждала Арсиноя.
Женщины боялись, что дикие вольски ограбят и убьют их или сделают с ними что-нибудь еще более страшное. Но неустрашимость и целеустремленность Арсинои вдохновили их, и больше двадцати достойных римлянок пошли вместе с ней. Сенат намеревался запретить этот отчаянный поход, могущий дать Кориолану замечательных заложников, но солдаты на стенах Рима хорошо знали Арсиною и помнили ее горячую похлебку, а также то, как они учили ее латыни, когда она с милой улыбкой объясняла им, почему так плохо говорит на родном языке. И стража охотно открыла ворота перед ней и прочими женщинами, прежде чем сенат успел собраться, а консул послать конного гонца с запретом этой смелой вылазки.
Замерзшие и изголодавшиеся вольски, изумленные внезапным появлением патрицианок, встретили их криками радости, потому что матроны догадались захватить с собой в корзинах хлеб и мясо и сразу начали оделять этим своих врагов. Затем женщин проводили в лагерь к шатру Кориолана, причем обращались с ними весьма уважительно. Перед шатром горел огромный костер, и женщины столпились вокруг него, чтобы согреться, так как Кориолан согласился принять свою мать и сыновей только поздним вечером.
У костра Арсиноя доверительно поведала женщинам, что если не будет другого выхода и Кориолан не прислушается к слезным мольбам матери и супруги, то она сама попытается уговорить Кориолана — с помощью своей богини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176