Итак, я снова свободен! Да будет благословен прах Ауры! Я словно заново родился!
От радости он вскочил на ноги, прошелся в танце вокруг стола, хлопнул в ладоши и, громко рассмеявшись, сказал:
— А я-то чуть было не подумал, что сошел с ума, когда увидел, как изменилась Аура! Теперь понимаю, почему в последнее время близость с нею была так упоительна!
Смысл его слов дошел до меня не сразу, но затем я растопырил пальцы, собираясь вцепиться ему в волосы, и приготовился к прыжку. Однако тут вмешался Дориэй. Посинев от гнева, он разбил вдребезги драгоценный кубок и закричал:
— Ты, жалкий знахарь, да как ты смел дотронуться до Арсинои? Никогда в жизни мне не приходилось слышать ничего более омерзительного!
Но я не позволил Дориэю накинуться на Микона. До крови царапая себе грудь, я спросил его:
— Микон заблуждался, и его можно понять, но вот отчего ты, Дориэй, с таким рвением встал на защиту целомудрия и чести Арсинои? Объясни мне, прежде чем я задушу тебя. Я еще раз спрашиваю: когда ты успел уговорить ее помочь тебе в захвате Эрикса?
Дориэй, откашлявшись, ответил:
— Я ее не уговаривал, Турмс, клянусь богиней! Просто она женщина тонкая и впечатлительная; вот меня и покоробила грубая выходка Микона. И что плохого в том, что я расспрашивал ее об Эриксе?
Мне хотелось кричать, плакать и даже бить посуду. Дориэй поспешил добавить:
— Возьми себя в руки, Турмс! Зачем говорить об этом при посторонних?
Он бросил взгляд на Дионисия, который немедленно подал голос:
— Твои замыслы, Дориэй, очень любопытны, но, честно сказать, куда больше их меня интересует женщина, так взбудоражившая троих рассудительных мужчин.
Не успел он договорить, как в зал вошла Арсиноя, а за ней — закутанная в дорогие одежды Танаквиль. При каждом движении ее тяжелые украшения позвякивали, словно доспехи гоплита. Арсиноя же была одета скромно, пожалуй, даже чересчур скромно, ибо она набросила на себя лишь тунику, скрепленную на плече большим золотым аграфом. Это одеяние не прикрывало, а скорее обнажало ее тело. Золотистые волосы она зачесала наверх, как богиня, и украсила драгоценностями из святилища в Эриксе. На золотой же этрусской цепочке, подобно зловещему глазу, поблескивал в ложбинке между грудями большой селенит. Цепочку эту она получила не от меня — в первые сумбурные дни после нашего возвращения в Гимеру мне было не до подарков.
— Приветствую тебя, Дионисий — могущественный властелин моря! — вежливо поздоровалась Арсиноя. — Я несказанно рада тому, что могу лицезреть тебя. Я наслышана и о твоих боевых подвигах, и о сокровищах, которые ты прячешь в подвалах Криниппа.
Дионисий изумленно посмотрел на нее и гневно воскликнул, обращаясь к нам:
— Вы что, рехнулись, или, может, вас всех троих покусала бешеная собака? Да как вы смели открыть этой женщине нашу общую тайну?!
Арсиноя смиренно опустила голову.
— Ты прав, я всего лишь слабая женщина, — прошептала она. — Однако поверь, о прекрасный Дионисий, что сердце мое привыкло хранить сокровеннейшие мужские секреты, поэтому оно куда надежнее, чем все подземелья скряги Криниппа.
Она мягко улыбнулась, и я вдруг понял, что никогда прежде не видел на ее лице подобной улыбки. Дионисий же почему-то принялся тереть кулаками глаза и трясти своей огромной головой. Затем он сказал:
— Единственное, чему научила меня моя рабыня-мать, когда качала на своих тощих коленях, — это никогда не доверять морякам. А жизнь, которая была у меня весьма бурной, убедила меня еще и в том, что женщина всегда лжет. Если мужчина откровенен с женщиной, делящей с ним ложе, то пиши пропало: любой секрет перестанет быть таковым. Однако ты, жрица, смотришь на меня такими печальными глазами, что я невольно начинаю сомневаться и думать, что ты — исключение и что тебе можно верить.
— Арсиноя, — воскликнул я, — не смей так смотреть на мужчин!
Но мои слова не возымели никакого действия. Прикинувшись, будто она даже не замечает меня, Арсиноя уселась на край ложа, на котором возлежал Дионисий. Танаквиль открыла новый кувшин вина, и Арсиноя, наполнив кубок, подала его Дионисию.
Дионисий от волнения пролил несколько капель на пол и, опорожнив кубок, продолжил свою речь:
— Я забыл все, что хотел сказать, жрица, настолько потрясли меня твои слова. Меня частенько называли сильным, но никто, даже моя мать, никогда не говорил, что я еще и прекрасен. Женщина, объясни, что ты имела в виду?
Арсиноя склонила голову набок, внимательно посмотрела на Дионисия и произнесла:
— О, муж моря и бескрайних просторов! Твой взгляд заставляет пылать мои щеки. Вероятно, женщина не должна говорить мужчине такие слова, но когда я вошла в зал и узрела тебя с этими большими золотыми кольцами в ушах, меня охватила дрожь и мне почудилось, будто я вижу перед собой прекрасного чернобородого бога-великана.
— Мужская красота — особенная, она совсем не похожа на женскую, — улыбнулась Арсиноя. — Я знаю, что многим нравятся стройные юноши; многим — но не мне. По-моему, красив тот мужчина, который достиг уже расцвета жизненных сил, тот, у кого мощные, как корни дуба, руки и ноги, у кого огромная кучерявая борода, в которую может обеими руками вцепиться женщина — а силач даже не почувствует этого; и еще у него должны быть большие, как у быка, и блестящие глаза… О Дионисий, я восхищаюсь твоей храбростью и твоими подвигами, но более всего меня восхищает твоя красота! Поверь, я встречала многих мужчин, и ты — самый прекрасный из всех!
Ее глаза потемнели. Согнутым указательным пальцем она, будто невзначай, дотронулась до его золотой серьги, и Дионисий вздрогнул, как от удара плетью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176