Но их враг оставался невидимым и неосязаемым.
Ворманн вернулся к спуску в подвал. Ночью он снова туда пойдет. В последний раз. Один.Обязательно один. Никто не должен знать, о чемон думает. Во всяком случае, сейчас, когда он окончательно решил отказаться от задания. Решение далось ему с трудом, но капитан все же сделал свой выбор: он выйдет в отставку, чтобы не иметь больше никакого отношения к этой войне. К великой радости партийных бонз и Ставки. Но если хоть кто-то узнает о его подозрениях, он будет уволен просто как умалишенный. Но он не позволит этого нацистам, не позволит запятнать свое доброе имя!
...Испачканные сапоги и ободранные пальцы... испачканные сапоги и ободранные пальцы... Литания безумия влекла его вниз, в подземелье. Что-то страшное, запредельное жило в глубине подвала. Ему казалось, он догадывается, что именно, но не смел произнести этого вслух, даже думать об этом боялся. Мозг отказывался рисовать подобные картины, и образ оставался расплывчатым, неопределенным, как бы видимым на безопасном расстоянии сквозь полевой бинокль со сбитой фокусировкой.
Ворманн вошел в арку и стал спускаться по ступенькам.Слишком долго стоял он в стороне, ожидая, пока сами собой прекратятся бесчинства в Вермахте и война, которую он ведет. Но проблемы сами собой не решаются. Теперь капитан это осознал. Теперь наконец он мог признаться самому себе, что зверства, происходящие вслед за боями, не были временной аберрацией. До сих пор он боялся признаться себе в том, что буквально все в этой войне противоречит здравому смыслу. И вот наконец решился взглянуть правде в глаза и испытал мучительный стыд из-за своей причастности к этому кошмару.
Подземелье станет Для него местом искупления. Он собственными глазами увидит, что там происходит. Встретится с кем-то или чем-то неведомым один на один и, пока не одолеет его, не успокоится. Только восстановив свою честь и искупив вину, он сможет вернуться
в Ратенау, к Хельге. Сможет быть настоящим отцом Фрицу... и вытащит его из лап Гитлерюгенда, если даже для этого потребуется переломать ему ноги.
Часовые, охранявшие пролом, еще не вернулись с огневых позиций. Оно и к лучшему: Теперь можно войти незамеченным и без сопровождения. Капитан взял лампу и на мгновение замер над проломом, глядя вниз в непроницаемую тьму.
Тут Ворманну вдруг пришло в голову, что он, должно быть, сошел с ума. Чистой воды сумасшествие — отказаться от задания! Он так долго жил с закрытыми глазами, так почему не оставить все как есть? Почему? Он вспомнил свою картину с тенью висельника, еще незаконченную. В последний раз, когда он смотрел на нее, ему показалось, что у висельника образовался небольшой животик. Да, наверняка он свихнулся. Он не должен был приходить сюда. Тем более один, да еще после захода солнца. Мог подождать до утра!
...Испачканные сапоги, ободранные пальцы...Сейчас. Только сейчас. Он не безоружен. С ним его верный «люгер», и еще серебряный крестик, который вернул ему профессор. И капитан стал медленно спускаться в подземелье.
Дойдя до половины лестницы, Ворманн услышал шум. Остановился и прислушался. Мягкий шаркающий звук шел откуда-то справа, из глубины, из самого сердца замка. Крысы? Он посветил фонариком, но не увидел ни одной. Даже тех трех, что были на этих ступеньках в полдень. Спустившись вниз, он заспешил туда, где лежали тела солдат, и остолбенел от ужаса. Трупов не было.
Как только коляску вкатили в темную комнату и заперли дверь, Куза вскочил и подошел к окну. Напрягая зрение, он пытался разглядеть по ту сторону моста свою дочь. Но даже в бледном свете луны, показавшейся из-за гор, ничего не было видно. Но Юлиу и Лидия наверняка помогут Магде. Профессор не сомневался в этом.
Только колоссальным усилием воли он заставил себя не кинуться к дочери, когда эта немецкая скотина сшибла ее с ног, и сидел неподвижно, притворяясь калекой. Узнай немцы, что он может ходить, и их с Моласаром план провалится. А план этот сейчас важнее всего. Что значит благополучие одной женщины, пусть даже его единственной дочери, когда речь идет об уничтожении Гитлера?
— Где он?
Куза быстро обернулся на голос. В тоне Моласара, невидимого в темноте, явно звучала угроза. Интересно, подумал профессор, Он только что появился или все это время ждал здесь?
— Мертв, — ответил Куза, ища глазами источник голоса. И почувствовал, что Моласар подошел ближе.
— Это невозможно!
— И тем не менее это так. Я видел собственными глазами. Он пытался сбежать, и немцы буквально изрешетили его. Должно быть, он был в отчаянии. Видимо, догадался, что ждет его в замке.
— А тело где?
— На дне ущелья.
— Его нужно найти! — Моласар подошел настолько близко, что лунный свет упал ему на лицо. — Я должен быть, абсолютно уверен!
— Он мертв! Никто не может жить с таким количеством свинца в теле. Он получил столько-смертельных ран, что их вполне хватило бы на десятерых. Видимо, он упал вниз уже мертвый. Да и само по себе падение... — Куза покачал головой, вспомнив недавние события. В другое время в другом месте и при других обстоятельствах профессор пришел бы в ужас от увиденного. Но сейчас... — Так что он мертв вдвойне.
Но Моласара все еще обуревали сомнения.
— Я должен был убить его своими руками, почувствовать, как уходит из него жизнь. Только тогда я смог бы поверить, что он больше не. стоит у меня на пути. А сейчас я вынужден полагаться на твое мнение.
— Но вы сами можете убедиться в этом. Его тело лежит на дне ущелья. Пойдите и посмотрите.
Моласар кивнул.
— Да... Да, пожалуй, так я и сделаю... Я должен знать точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122