«Он принадлежит к тайной группировке, которая управляет нацистами, использует их в своих мерзких корыстных целях! Он сам хуже нациста!»
Может быть, папа прав? Неужели она так ослеплена страстью, что не могла или не хотела этого замечать? Гленн, несомненно, человек необычный. И у него есть тайны — он не был с ней до конца откро-
венным. Возможно ли, чтобы Гленн оказался врагом, а Моласар союзником? Девушка плотнее закуталась в одеяло. Ей ничего не оставалось, как ждать.
Глаза у Магды стали слипаться — от чрезмерной усталости и размеренного дыхания Гленна. Она не могла больше бороться со сном и смежила веки. Лишь на секундочку... чтобы дать отдых глазам...
Клаус Ворманн знал, что он мертв. И в то же время он не умер. Он отчетливо помнил свою смерть. Его задушили с жестокой медлительностью здесь, в темном подвале, освещенном, лишь слабым светом его собственного, упавшего на пол фонарика. Ледяные, пальцы сомкнулись на горле, перекрывая доступ воздуха в легкие, пока кровь не застучала в висках и над ним не сомкнулась тьма. Но не вечная тьма. Пока не вечная.
Странно! Почему сознание не покинуло его? Ворманн лежал навзничь, уставившись в темноту широко открытыми глазами. Он не знал, сколько времени пролежал так. Но это не имело значения. Он лишь способен был созерцать происходящее. Тело казалось чужим. Он не чувствовал ничего, ни жесткой каменистой земли, на которой лежал, ни холодного воздуха, обдувавшего лицо. Ничего не слышал. Не дышал. Не мог двинуться с места — даже пальцем пошевелить. По глазам пробежала крыса, но он не смог даже моргнуть. Он был мертв. И в то же время жив.
Исчезли страх и боль. Капитан не чувствовал ничего, кроме сожаления. Он пришел в этот подвал, желая восстановить свое доброе имя, а нашел лишь ужас и смерть. Свою смерть.
Неожиданно Ворманн осознал, что его куда-то перемещают. Он ничего не ощущал, но понял, что его грубо волокут, ухватив за воротник, по узкому проходу, через темную комнату — на свет.
Ворманн видел все на уровне своего обмякшего тела. Пока его волокли по усыпанному обломками гранита полу, он разглядел уже знакомую стену, ту самую, с надписью на древнем языке. Стена была вымыта, но на камнях еще виднелись коричневые разводы.
Его бросили на пол. Теперь обзор ограничивался лишь куском частично разобранного потолка прямо над ним. Краем глаза он мог видеть, как двигается огромная темная фигура. Вдруг в воздух взвилась змеей толстая веревка, и один ее конец обернулся вокруг балки в разобранном перекрытии, в то время как другой, завязанный петлей, приблизился к его лицу. Тут его снова потащили... ...вверх...
...пока ноги не оторвались от пола, а безжизненное тело не закачалось беспомощно в воздухе. В дверях коридора мелькнул огромный силуэт и исчез, оставив Ворманна болтаться в петле.
Капитану хотелось громко выразить свой протест Всевышнему. Теперь он знал, что хозяин замка, это чудовище, не только убивает солдат, пришедших в его владения, но и старается уничтожить их разум и душу.
И Ворманн понял, что в этой войне ему отведена роль самоубийцы. Солдаты подумают, что капитан покончил с собой, и будут пол-ностью деморализованы. Командир, офицер, их лидер — повесился! Это ли не трусость, это ли не дезертирство!
Все существо капитана восставало против такого поворота событий, но он ничего не мог сделать. Он был мертв.Может быть, это наказание за то, что он закрывал глаза на ужасы войны? Но не слишком ли оно жестоко и не слишком ли высока плата! Висеть здесь, беспомощно наблюдая, как солдаты будут глазеть на него! И последнее унижение — видеть злорадную ухмылку Эриха Кэмпф-фера! Может быть, именно для этого его и оставили болтаться здесь, на грани вечного забвения? Чтобы он стал свидетелем собственного унижения как самоубийцы?
Если бы он мог хоть что-то сделать! Вернуть поруганную честь и — да-да! — поруганное мужское достоинство. Что-нибудь, что наполнило бы его кончину смыслом!
Что-нибудь! Что угодно! Но все, что он мог, — это болтаться в петле, медленно раскачиваясь, и ждать, когда его обнаружат.
Услышав скрежещущий звук, Куза поднял глаза. Каменная, плита, открывающая потайной ход к основанию балки, медленно поворачивалась, а когда остановилась, из темноты раздался голос Моласара!
— Все готово!
Наконец-то! Ожидание становилось невыносимым. С каждым прошедшим часом у Кузы все меньше оставалось надежды увидеть Моласара нынче ночью. Он никогда не отличался особым терпением, но и нетерпением тоже. Профессор пытался отвлечь себя мыслями о Магде — ведь ее сильно ударили прикладом по голове... Бесполезно. Уничтожение «воеводы Гитлера» вытеснило все прочие мысли. Куза без конца мерил шагами комнату, вдоль, и поперек, и по диагонали, горя желанием приступить к делу, но при этом понимал, что один не может ничего предпринять.
И вот Моласар наконец явился. Куза теперь уже навсегда покинул инвалидную коляску, нырнул в открывшийся проход и сразу почувствовал, как в ладонь ему вложили холодный металлический цилиндр.
— Что?.. — начал было профессор, но тут же сообразил, что это фонарик.
— Возьми, пригодится.
Куза зажег фонарь. Он был немецкого производства, в полном порядке, только стекло слегка треснуло. Чей он? — подумал профессор, но в этот момент Моласар скомандовал:
— Следуй за мной! — и уверенным шагом стал спускаться по винтовой лестнице, примыкающей к внешней стене башни. Он прекрасно обходился без света в этой кромешной тьме, в отличие от профессора, который старался держаться поближе к боярину, тщательно освещая ступеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122