— Я не притворялась молочницей! — быстро возразила Гермия. — И если бы даже я была…Она остановилась, подумав, что то, что она собиралась сказать, сделало бы их разговор еще более неловким, чем он был до сих пор.— Вы хотите сказать, что я не имел права поцеловать вас, — медленно выговорил маркиз. — Но должны же вы понять, что, идя одна, с такой внешностью, вы являетесь искушением для любого мужчины, увидевшего вас.— Но не для тех мужчин, которых я встречаю в нашей округе, — ответила Гермия, — хотя, возможно, джентльмены, приезжающие из Лондона, имеют иные представления об… уважении и… приличиях?Она намеревалась говорить с вызовом, однако, все еще смущаясь, чувствовала, что ее голос звучит неуверенно и слабо.— Я признаю упрек справедливым! — сказал маркиз, и она поняла, что он смеется над ней.— Если ваша светлость отъедет немного в сторону, — сказала Гермия, — я покажу вам дорогу, которая приведет вас обратно в парк.Оттуда вам нетрудно будет найти усадьбу.— Я уже сказал, — ответил маркиз, — что не спешу.Поскольку его лошадь стояла поперек тропинки, а вокруг теснились деревья, она не могла объехать его. Гермии ничего не оставалось делать, как лишь беспомощно смотреть на маркиза, оставаясь на месте.— Может быть, вы скажете мне, кто вы на самом деле? — спросил маркиз. — И почему, кроме сбора яиц, вы занимаетесь еще тем, что призываете молодых женщин к смертному ложу жителей деревни?И вновь Гермия почувствовала, что он насмехается над ней, и подумала с легкой вспышкой гнева, что он вполне соответствует тому впечатлению, которое вызывают его внешность и манеры.— Если это вас действительно интересует, — сказала она холодно, — то мой отец — викарий в Малом Брукфилде, и, когда старая женщина… умирая, захотела видеть мою… кузину Мэрилин, я… естественно, поехала… искать ее.— И вы знали, что она именно здесь?У Гермии перехватило дыхание.Она знала, что это — закономерный вопрос, и Мэрилин следовало бы предвидеть его.После короткой паузы она ответила:— Я направлялась в усадьбу, когда… мне сказали, что видели вас… направляющихся сюда.Она пыталась говорить убедительно.И тем не менее под пристальным взглядом маркиза, она запиналась на некоторых словах.— Значит, Мэрилин — ваша кузина, — медленно произнес маркиз.— Да, как я уже сказала вам, — ответила Гермия, — и она ждет меня. Пожалуйста, милорд, позвольте мне показать вам дорогу. Затем я смогу поспешить к ней на помощь.— Вам нравятся сцены смерти?Гермия опять поняла, что он издевается над ней, и теперь она была полностью уверена, что он не верил, что кто-то умирает.Она возненавидела его еще больше за догадливость и захотела освободиться от него.У нее было ощущение, что его глаза, хоть и глядели из-под полуопущенных век, были острыми и проницательными и что он отлично видел, как она все больше и больше увязает в своей лжи и очень неумело пытается выпутаться.И все-таки она надеялась, что преувеличивает свои тревоги.Как бы хотелось Гермии привести этого насмехающегося человека в деревню и показать ему миссис Барлес, умирающую в своей постели, и Мэрилин, сидящую рядом с нею подобно Ангелу Милосердия.Однако это было невозможно, и ей оставалось лишь молчать, отвернув от него лицо.Она не знала, что солнце, мерцающее сквозь толстые ветви деревьев, вызывало такое сияние ее волос, как будто они были золотыми, как гинея, которую он вложил в тот день в ее руку.Гермия думала лишь о том, как он оскорбил ее, а также о странной жесткости и властности его губ, когда он поцеловал ее.И вновь, как бы читая ее мысли, он сказал:— Я понимаю, что вы негодуете на меня, и если я могу извиниться, что принял вас не за ту, кем вы являетесь, мне трудно извиниться за то, что я поцеловал вас, потому что вы так необычайно прекрасны!— Это было… непростительное… поведение, милорд, и у меня нет желания, обсуждать его!— Я думаю, что вас еще никто не целовал, — задумчиво заметил маркиз.— Конечно, нет! — сердито сказала Гермия.Затем у нее возникла неожиданная мысль, и она, повернувшись к нему лицом, сказала совершенно иным голосом:— Пожалуйста… не говорите… Мэрилин или моему дяде, что… произошло. Если они скажут об этом маме и папе, они будут очень… расстроены.Было что-то трогательное в том, как она просила его об этом, и маркиз сказал:— У меня много недостатков, но я никогда не делал ничего столь бесчестного, как рассказывать о женщинах, которых я целовал.Он видел, как у Гермии вырвался легкий вздох облегчения, и спокойно добавил:— Забудем об этом! И все-таки, поскольку я любопытен, я хотел бы знать, что вы сделали с той гинеей, которую я дал вам.— Я хотела выбросить ее!— Но вы все-таки оставили ее у себя?— Конечно, нет! Я положила ее в ящик пожертвований. Когда папа увидит ее; он сможет помочь многим людям, отчаянно нуждающимся в помощи в настоящее время.— Почему именно в настоящее время?Гермия удивленно взглянула на него.— Вы должны знать о страданиях в стране, принесенных прошедшей войной.Он не отвечал, и она продолжала:— У фермеров тяжелые времена после плохого урожая в прошлом году, а также из-за дешевого продовольствия, идущего в страну с Континента. Они не могут нанимать столько же работников, как и раньше, вот и возникла ужасная безработица.Ей показалось, что маркиз глядит на нее с удивлением, и он действительно поднял свои темные брови, прежде чем ответил:— Мне казалось, что ваш дядя достаточно богат, чтобы бороться с безработицей в своем поместье.Гермия молчала.Она знала, что дядя отказался, несмотря на уговоры ее отца, нанять в деревне молодых мужчин, которые либо вернулись с войны, либо повзрослели и нуждались в работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46