религию поощрять! Правда, предпочтительно в православном исполнении. А этот походил на сектанта, тем более и балахон на нем какой-то неуставной, в церкви такие не носят, к сектам же следовало проявлять корректность, но настороженность.
– Ладно, кто тут свидетели?
– Тут и самый убийца налицо, – похвастался активист из толпы.
И выдвинул вперед скрученного деда Дмитрича.
– Ты?!
– Я, – плакал дед. – Не хотел, само вышло. Бабу не хотел.
– А свидетели кто тут есть?
– Мы все в свидетелях! – подтвердил активист.
Наконец и «скорая» пробралась сквозь толпу.
Дионисий смотрел на лежащую мертвую Зою без сожаления. Мученица нужна была в основании Его учения – и вот мученица явилась. Награда ей уготована на небесах – Отец Небесный позаботится и Мать подсобит.
А вышло красиво. Дионисий и так в Себе не сомневался, но все-таки самоотвержение Зои прибавило Ему ещё больше гордости и уверенности в Своей избранности: едва успел Он произнести всего несколько пророческих слов, и вот ради явленной Им истины ученица пошла на мученичество, пожертвовала жизнью. Не хуже чем в Святом Писании.
А между прочим, ни один апостол не заслонил Христа и жизнью своей Его не спас. Так что Дионисий Златый уже превзошел того первого Сына Божия!

* * *
Зоя умерла, но никто кроме Господствующего Божества не знал, что её СПИД живет и продолжается в крови юного самозванного Сына Божия. А Оно вовсе не собиралось морить переселившихся в Дениса вирусов: проповеди безнадежного больного, да ещё больного самой знаменитой болезнью времени, обещали произвести впечатление – и на землян, и на Него Самого. А Оно очень ценит возможность получить посильные впечатления.
Интересная все-таки штука – жизнь. Если внимательно приглядеться к деталям. Очень ведь просто в масштабах Вселенной потерять мелкие детали. Другое Божество на Его месте, может, и потеряло бы. Но – не Оно.
Кстати, интересная мысль: о другом Божестве.
Планетяне – они все рождаются в результате случайных комбинаций. Те же родители Дениса. Мог каждый из них умереть в младенчестве. Могли пережениться иначе. Людмила Васильевна, например, очень колебалась, была параллельно влюблена в морского капитана, и если бы не глупая ссора – представьте себе, из-за Окуджавы – вышла бы замуж за своего «красивого морячка», как называла возможного зятя её мама. И тот, кто родился бы в этой комбинации, был бы уже не Денис: вырос бы в бравого папу, мечтал бы о море, а не о новой вере.
Тогда молодая Людочка ещё не уверовала вместе со всеми в вернувшегося в Россию православного Бога, а вместо Бога и тоже вместе со всеми интеллигентными девушками страстно почитала Окуджаву. А её моряк Эдик сказал небрежно: «Подумаешь, певец кухонный. У меня половина команды бренчит не хуже!» И тогда Люда поняла, какой он тупой и бездуховный. А через три дня Эдик уплыл в очередной раз, так что времени помириться не осталось.
Так что любой планетянин – результат совпадения многих случайностей. А Оно Самоё? Коли Господствующее Божество не имеет ни начала, ни конца – значит Оно не могло бы быть другим?! Если только…
Все-таки и Оно не всегда понимает: как это существовать изначально, не будучи никем созданным?! А вдруг Оно тоже – Создание некоего ещё более Высшего Разума?!
Если – Создание, тогда могло получиться у того неизвестного высшего Творца и немного иначе. А было бы Оно немного другим – и Вселенная Им сотворенная получилась бы немного другая.
Мысль странная – но соблазнительная. А почему бы и не обдумать на досуге? Благо, досуг всегда найдется, когда целая вечность в запасе.

* * *
Виталик уже мог вставать – опираясь на Клаву одной рукой, и на неусыпного стража – другой.
Стражи, по мере его выздоровления, смотрели всё подозрительнее и несколько раз пытались снова запереть Виталика в хижине. Клава пока не давала: «Воздух, – она повторяла, – воздух хорош!» И охватывала широким жестом окрестные горы – потому что в таких горах воздух может быть только самый чистый и целебный. Как и вода.
Виталик уже узнал, зачем Клава появляется в таком маскараде. И свято соблюдал конспирацию. Конспирировал он своеобразно: старался при стражах разговаривать с доктором максимально матерно, чтобы те понимали, что так могут разговаривать только два настоящих мужчины. И Клаву учил шепотом:
– Да говори ты при них по-настоящему, как мужик.
Клава материлась без увлечения, хотя и готова была признать свободу мужского слова одним из преимуществ сильного и оттого грубого пола. Но все-таки одно речение она полюбила: «Да пей ты лекарство, ебена мать!»
Выпал наконец снег в горах. Лунными ночами сделалось совсем светло: снег не только отражал, но словно бы и усиливал свет ночного светила. На поляне около хижины можно было бы даже читать крупные буквы. И тем темнее казались тропы, уходящие под полог елового леса.
Виталик уже немного окреп, но, по совету Клавы, скрывал свою крепость от охранников. Когда те отходили на свой частый перекур, Клава с Виталиком шептались о побеге.
Если бы Клава могла спокойно посмотреть на себя со стороны, она бы поняла, что переживает счастливые дни: роскошная природа вокруг, чистейшая вода в горном ручье, неплохая еда и совсем даже ненавязчивая охрана, нужная ровно настолько, чтобы придавать отрывочным разговорам с Виталиком запретную прелесть. Никогда бы они с такой напряженной радостью не переговаривались на своей ярославской воле. Других таких счастливых узников не бывало во всей Чечне. И вряд ли будут.
Но Клава считала случившееся злой неволей и планировала побег. Виталик хотя и окреп, но сам планировать ещё не мог и препоручил всю мужскую инициативу ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108