– Красиво. Спасибо, Милый. И Ты это сделал только для Меня?
– Конечно, только для Тебя.
– А там были обитаемые планеты?
– Какая разница? Все равно жизнь на планетах кончается рано или поздно.
Он кстати вспомнил этих смешных галантных землян: неужели настоящий мужчина думает, каких букашек он раздавит, когда собирает букет для любимой?! Или, каких пташек выкинет из гнезда, когда рубит дерево, чтобы построить дом для семьи?! Мужчина даже и не поймет, если его спросить про выброшенных из гнезд пташек: о чем говорят, что за ничтожные, просто оскорбительные придирки, когда он строит дом для семьи, гнездо для его человеческой любимой и его человеческих детей! Ну что ж, пусть влюбленные мужчины из той галактики в последний момент успеют почувствовать себя такими же ничтожными пташками и букашками под рукой влюбленного Бога!
– Конечно, ты прав, Милый: эти мелкие жизни кончаются, и только Мы будем любить Друг Друга вечно.
Вот только не придумывалось, как бы ещё покрасивее любить вечно? Разве что взорвать для полноты страсти ещё одну галактику? Или разом целый букет?
Господствующее Божество улыбнулось: да, всё может получиться довольно увлекательно. Но надо прояснить ещё некоторые моменты, прежде чем решиться на необратимое раздвоение.

* * *
Родители Дениса так и не решились заявить в милицию.
– Ты его оттолкнул, ты его не понял! – твердила Людмила Васильевна день и ночь мужу.
Игнатий Игнатьевич не спорил. Он сам не понимал, как мог всерьез возмущаться, чего-то говорить о богохульстве в ответ на смешные мальчишеские похвальбы. И злился не только на себя, но и на свое нововерие, которое сделало его нудным догматиком, убило простые семейные чувства. Раньше, когда они с Людой читали самиздат и слушали записи Окуджавы, дома у них было гораздо сердечнее. А вместе с иконами, лампадками, поминаниями Воли Божией на каждом шагу, заползло в дом холодное лицемерие. Вот сын и ушёл.
Игнатий Игнатьевич почти не верил в несчастный случай. Нет, сын ушёл, оставил злой холодный дом.
Людмила Васильевна тоже не верила, что с Денисом несчастный случай. Мальчик ушёл – конечно, ушёл из-за изверга-отца, который не понял и не поддержал его. И чтобы уверить себя в том, что Денис жив и здоров, а также, чтобы быть готовой к его появлению, она шила придуманную ею синюю крылатку – фирменный костюм для молодого Сына Божия, как мальчик себя назвал.
А для морального облегчения Людмила Васильевна всё выкладывала мужу:
– Потому что ты мало обращал внимания на ребенка. Не влиял как мужчина. Наверное, уволокли его какие-нибудь девки. Конечно, мальчик неопытный. Неужели я всё должна сама? Знаешь, как раньше поступали в хороших домах? Подкладывали горничную или какую-нибудь бедную родственницу, чтобы на глазах, чтобы мальчик не рвался на сторону к каким-нибудь ужасным бабам. И ты бы мог как мужчина. Если бы ты был настоящий мужчина.
Игнатий Игнатьевич старался не слушать. Действительно, опасностей в городе много для неопытного сына: и бабы, и наркотики, и преступные компании. В чем-то даже жена права, как ни странно, если не обращать внимания на то, что сама себя ни в чем не винит, сваливает на мужа.
– Настоящий отец давно бы весь город перевернул, а нашёл бы ребенка!
Игнатий Игнатьевич даже не стал спорить: мол, не в милицию же идти с заявлением.
А между тем Денис наконец вспомнил, что земные-то формальные родители до сих пор ничего не знают! Позвонил по новому сотовому телефону.
– Мама, это я.
Дождалась!
Людмила Васильевна взорвалась вопросами и страхами:
– Ты где живешь?! Как питаешься?! Что ты надумал такое?! Как будто мы не создавали тебе условия!
– У меня всё в порядке. Искать меня не надо. Когда будет надо, я позвоню сам.
– Подожди, подожди! Я тебе сшила! Я подумала, что если ты Сын Божий, если нам ниспослано Второе Пришествие, ты должен выделяться. Я тебе сшила такую накидку, чтобы сразу все видели! Посмотри на картинах: Христос всегда одет иначе, чем окружающие. Надо выделяться. Это элементарный закон дизайна: надо выделяться, надо бросить яркое пятно!
Денис прислушался с интересом. Действительно, надо сразу выделяться зрительно. Пятно – прием правильный.
– Хорошо, я пришлю.
– Но я хочу сама… Поцеловать тебя…
– Не беспокойся, я пришлю за твоей накидкой. Ещё не время, когда надо, я тебя призову. А пока пришлю своих учениц. Ты им передай. Спасибо. И прими мое мысленное целование, матерь моя земная.
И повесил трубку.
Успокоил, чтобы не дергались. Но долго разговаривать с земными родителями не хотелось: чужие они, не о чем разговаривать, а притворяться незачем. Его родные – здесь, его семья новая – здесь. Потому что здесь настоящая любовь, настоящая тепло. Все им восхищаются – куда уж теплее.
А какая-то накидка – какая-то накидка может и пригодиться. Шить земная мама умеет.
Онисимов тоже решил позвонить по телефону – новому богатому брату Серёже. Чтобы добавил недостающие баксы сразу – пока не забыл.
А Пустынцев провел тяжелый вечер. Когда ощущаешь затылком нацеленный немигающий зрачок ствола, лучший способ отвлечься – как следует врезать. Что и приходилось проделывать всё чаще. Вечером становилось хорошо и беззаботно на душе, зато утром – совсем плохо. В такую минуту и позвонил настырный попрошайка, который прилепился к наглому мальчишке, метящему в святые.
– А чего собственно? – подозрительно переспросил Пустынцев.
– Ты же обещал. А тут как раз надо срочно…
Онисимов ещё не придумал, что за надо заплатить срочно – но Пустынцев и не дал договорить:
– Все хотят – подоить. За золотую сиську подержаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108