А мы – никогда не продались! Настоящий мужчина, настоящий чеченец – только из гор, да.
Клава перевалилась через хребет коня, встала на землю – и не почувствовала ног. Казалось, ниже живота у нее просто ничего нет – всё ампутировалось. Если бы она не держалась за стремя, то упала бы, подломившись на уровне таза. А так – повисла на руках.
– Пошли, – позвал-приказал Муса, но оторваться от опоры она не могла.
– Не стоят? – оценил он её положение. – Надо много скакать, много тренировать. В горах без коня – не мужчина.
Клава висела, ухватившись за стремя и поводья – и ноги постепенно возвращались к ней.
– Пошли, – снова нетерпеливо приказал Муса, и на этот раз Клава смогла последовать за ним.
Кого она увидит в избушке, её уже не интересовало: все мысли сосредоточились на том, чтобы не подогнулись плохо послушные колени. А ведь она так ждала этой минуты, рисковала ради желанного свидания не только свободой – человеческой и специфически женской – но и самой головой.
Она вошла вслед за Мусой. Избушка была освещена несколькими свечами. Навстречу им вскочили двое полумальчишек, похожих на елки, увешанные игрушечным оружием – явно ненужным в таком изобилии.
Но Клава знала, что игрушечных автоматов здесь не бывает – даже дети играют настоящими, хорошо если разряженными заботливыми родителями.
Мальчишки что-то доложили – на своем. Муса махнул рукой, коротко приказал, мальчишки распахнули маленькую дверку в глубине комнаты и вошли первыми – со свечами.
За дверкой оказалась не комната – тесный вонючий чулан.
Там на уложенных вдоль стены овечьих шкурах лежал человек.
Клава за время своей невольной практики уже немного пригляделась к больным – и поняла с первого взгляда, что этот пленник очень плох, что у него, наверное, сильный жар.
Кожа туго обтягивала лицевые кости, глаза смотрели равнодушно. С таким лицом легко умирать.
Со второго взгляда она с трудом узнала своего Виталика.
Господи, а она-то почти поверила, что эти несчастные чеченцы страдают невинно! Выжечь их всех надо было отсюда!
Перестрелять. Сталина сейчас ругают – и правильно ругают: недострелял! Вывозил куда-то, проявлял гуманность – вот и оставил в наследство чеченские проблемы, а надо было всех на месте, если они такие изверги!
Яростная ненависть словно бы успокоила ее. Исчез страх, растворились всякие расчёты – словно бы включилась другая система управления. Клава принялась действовать бессознательно и точно – как лунатичка.
– Берите, перенесите в комнату, где воздух!
– Мы уже переносить – наверх, – сообщил страж.
– Не знаю, куда переносили. Комната нужна, воздух, понятно?!
– Из комнаты убежать, – возразил было один из охраняющих мальчишек.
– Делай, что сказано! Он только на тот свет убежит, никаким своим дурацким калашом не удержишь!
Муса что-то приказал – и стражи взялись вдвоем, перенесли Виталика в переднюю комнату. Видно было, как легко им нести бестелесного больного.
Виталик никак не отреагировал на Клавин голос. Правда, она уже привыкла слегка хрипеть, чтобы звучало хоть чуточку мужеподобно.
– Ну – что? Жить будет? – задал Муса неизбежный вопрос.
– Дорогой товар потерять боишься? – не скрывая злости ответила Клава.
– Товар – да. Много убыток от вас, от русских. Получить мало назад. Честно.
– Надо хорошо лечить, хорошо кормить, может и выживет.
– Говори, что надо.
– Кормить надо хорошо: свежие фрукты, свежее мясо. Антибиотики надо новые. Французские бывают – хорошего спектра. Встанет на ноги – гулять надо, воздух надо.
Виталик слушал волшебные слова: «Фрукты… мясо… воздух…» и не подавал признаков интереса.
– Наблюдать надо непрерывно, – дошла Клава до главного. – Чтобы сразу укол, если плохо. Вези его туда вниз в свои Мохкеты.
– Не надо везти, – изрек Муса. – Будешь здесь, будешь делать укол. Лекарств французских – нет проблемов.
Сам православный Бог внушил ему этот ответ, подумала Клава. Или Богородица заступилась. А покровитель Мусы великий Аллах явно промахнулся, не разглядел планов Клавы со своего высока.
Муса уехал, а резкий кислый запах, присущий только ему, ещё держался в хижине.
Охранники оставались в той же комнате, и Клава не могла попытаться заговорить с Виталиком по-настоящему. Она только повторяла регулярно, старательно играя доктора:
– Больной, ты меня слышишь?.. Как тебя зовут, парень?
Виталик смотрел безучастно сквозь потолок – куда-то в глубины неба – и ничего не отвечал.
Попробуй провезти такого насквозь через всю Чечню, даже если удастся уйти от приставленных к нему двоих стражей!
Только если Бог уж очень поможет.

* * *
На тех планетах, где Господствующее Божество предусмотрело половое деление, половая страсть – самая сильная. Что бы ни говорили. Почти во всех языках «любовь» в самом плотском смысле и «любовь» к Богу, и «любовь» самого Бога, которую требуют к себе эти твари – одно и то же слово. Повторяют в экстазе: «Бог есть любовь». То есть получается: «Бог есть совокупление». Лестно, ничего не скажешь. Впрочем, что Оно хотело, то и получило: не надо было составлять такую взрывчатую половую смесь. Опаснее смеси кислорода с водородом.
Сильные чувства видятся Божеству цветными вспышками, и сексуальная страсть окрашена в дымно-багровые тона. Отчего вся Земля – планета в багровом дыму.
Люди веками сетуют на неразделенную любовь. Придумали странные занятия: литературу и искусство – прежде всего для того, чтобы перепевать муки любви. Что же они натворили бы, оказавшись в Его положении?! Ведь Оно – неделимо, нераздельно и заключено в Себе Самом. А любовь, из-за которой столько шума, удел отделенных друг от друга существ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108