Мужчина говорит мало – но точно.
А ещё Муса любит за рулем тихонько петь – для себя и для спутника, если попадется спутник:
Мой молодец-храбрец подъехал к казачьей станице.
Вот он схватил курчавого мальчика.
Вот толпа казаков гонится за моим молодцом-храбрецом.
Вот они настигают моего молодца-храбреца.
Вон он выхватил свое крымское ружье.
Вот он повалил одного казака.
Мой молодец-храбрец продаст мальчика в Дагестан.
Вот как хорошо будем мы жить-поживать с ним,
Вот какой у меня храбрец-молодец!
Муса усмехнулся, довольный:
– Старая песня. Пел ещё дед. Бабушка пела – женская песня потому что. А может, бабушка бабушки тоже пела. Теперь я пою женские слова. Ничего, женщины не слышат.
Руслан вспомнил, как жена ноет по ночам, чтобы он не брал в дом кяфирских пленников: боится, придут русские, отомстят.
– Раньше такие женщины были – понимали мужа. Теперь плохо понимают.
Муса женщин ругать не стал, иначе повернул – про то, что плохо понимают:
– Вез одного подлого кяфира, пел эту песню. Говорю: «Хорошая меня, правда? Наша народная!» А он кивает, дурак: «Все народные песни хорошие». Брать его не стал: не нужен такой. Руслан засмеялся. Все русские дураки, это точно. Вайнахи знают их язык, слышат их секреты. Русские неспособны понимать язык настоящих мужчин, можно при нем сговориться, как его взять да продать – а он будет кивать и улыбаться. Да ещё перепьется как свинья, тогда вообще голыми руками брать.
Руслан не пьет кяфирской водки, как верный сын Аллаха.
Он – курит. Курит веселую травку. От которой голова становится ещё яснее. Русские – рыхлые как тесто, кавказцы – упругие как сталь. Чеченцы – настоящий булат!
Ехали они чистые. Ни одного ствола с собой. Поэтому открыто подъехали к русской заставе – называется блок-пост.
По паспорту они – граждане России, имеют полное право ехать. Из Грозного хоть в Москву.
Руслан показал свой настоящий паспорт. Муса взял в дорогу один из запасных: Мусу Дзагараева русские боятся и знают! Но в запасном паспорте написано: «Ерихан Кодоев».
Лейтенант на посту повертел паспорта.
– Рожи разбойничьи, – сказал он сержанту. – Я бы таких стрелял сразу. Они бы на той стороне со мной иначе разговаривали. А нам нельзя почему-то.
– Нельзя, товарищ лейтенант! – радостно подтвердил сержант. – Они нас ночью как куропаток стрелять станут, а нам нельзя.
– Чем тут рассуждать – посмотри как следует.
Лейтенант держал, как положено, автомат на спуске – прикрывал напарника, а сержант даже коврики в кабине приподнял. Чеченцы смотрели насмешливо.
– Так что ничего, товарищ лейтенант. Чистые с поверхности.
– Езжайте, – махнул рукой лейтенант и только выматерился вслед.
Нужный человек ждал их уже около Владика. Свернули на боковую дорогу, приехали к дому, загнали машину за высокий забор – никто посторонний не видит, что делаются в доме и во дворе. Здесь же и заночевали. Работать надо было с утра, но ехать ночью через посты не нужно: ночью русские смотрят строже, да и просто начинают стрелять со страха.
Утром загрузились. Все было приготовлено, Муса только посмотрел – чтобы всё правильно. Пакеты с пластитом были в пять слоев обложены картошкой, так что получились хорошие мешки – какие всегда везут на базар. Маленький пульт отдельно лег в карман – не больше коробки сигарет.
Кинули мешок в багажник – поехали дальше.
На выбоине машина подбросилась. Руслан дернулся тоже, подумав о подарке, лежащем в багажнике. Рядом с таким грузом всегда сильнее хочется жить.
Даже уважение к Мусе разом ослабло:
– Осторожно, ты!
– Аллах не захочет – не взорвемся. Всё в руках Аллаха, чего дрожишь?!
Вот если бы Муса нечаянно нажал на кнопку своего пультика, болтавшегося в кармане – пара удальцов взорвалась бы сразу и сейчас, потому что пультик примитивный, без всякого предохранителя. Этот примитивный прибор являл собой разительный контраст с современнейшим спутниковым телефоном, оставленным, правда, Мусой дома: телефоны эти справедливо считаются признаком принадлежности к чеченской военной верхушке и потому пользуются плохой репутацией у солдат на заставах.
На рынке уже собралось быдло. Руслан шел впереди, нарочито сгибаясь под тяжестью мешка – полновесная картошка вызывает уважение. И сильных грузчиков быдло уважает. Муса покрикивал:
– Дорогу дай, да?.. Ну, расступись, тяжело несем!
Когда идешь спокойно – и все вокруг спокойны.
– Картошку продавать, сынки? – обрадовалась старуха. Русская.
– Ага. Бери, мать, дешево отдаем!
Старуха, хромая, неожиданно быстро засеменила за ними.
Зашли в ряд, где продавали картошку. И покупали много, народ нахлынул с утра. Руслан подошел к крайнему торговцу, сбросил мешок со спины. Муса заговорил требовательно:
– От Аслана торгуешь, да?
– Какого Аслана?
– Какова-магова! Аслан вчера пригнал грузовик. Деньги мне давать будешь!
– Не знаю никакого Аслана! Никаких тебе денег!
– Как не знаешь? Сейчас придёт – разберется! Не кричи зря, денег готовь лучше, да?
Мужик так закипел, что с него требуют денег, что не думал больше ни о чём. Не сказал: неси назад свою картошку!
– Постой, мать, минуту. Сейчас вернемся, задешево продадим.
Услышав волшебное слово «дешево», народ стал грудиться.
Они вдвоем пошли назад, стараясь не ускорять шаг. В таких делах главное: не привлекать взгляды.
– Дяденьки, а где здесь картошкой торгуют? – подвернулась навстречу девочка с чумазым ртом. Руслан хотел было послать её в другую сторону, но Муса ответил ласково:
– Там, девочка, там!
И послал туда, где оставленный мешок, ещё и по головке погладил.
Муса вспомнил при этом многих убитых бомбами девочек и подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108