Очень просто: подошли и будто починили! Мы ж добрые, хорошее видим, а мериканец подполз как змей в раю.»
Снаружи ветер шатал ветви деревьев. И свет наружных фонарей перебегал по стенам – и пробежал по лицу мученицы Зои.
Олене показалось, что мученица пошевелила губами. Попыталась что-то сказать!
В испуге Олена побежала наверх. Уж если мученица пыталась заговорить – ей и сами Боги-Супруги велели!
Пустынцев что-то рассказывал, стоя перед окном, как она стояла недавно. Только Пустынцев стоял в освещённой комнате – и не видел ничего, что делается снаружи.
Олена подошла и дернула его сзади за локоть.
Он обернулся, досадуя, что прерывают анекдот. Но увидев Олену, улыбнулся и снова нашёл её талию:
– Что скажешь, красавица народная?
– Серёж, там кто-то под твою машину лазил. Будто чинил.
Пустынцева сразу прошиб озноб. Он понял, кто и зачем «будто чинил» его «ситроен». А затем понял, что его спасло чудо в милом лице сестры Олены, прилежной ученицы Дионисия.
Вот уж, действительно, истинная вера, при которой Учитель Сам не обязан всегда вмешиваться: справляются и ученики.
Чтобы не показать испуга, он с увлечением – с двойным увлечением после чудесного спасения! – досказал длинный анекдот, и только потом пошёл звонить в милицию.
– Ну Олена, – сказал он, отойдя от телефона, – взлетели бы завтра мы с тобой прямо в рай! Одно утешение: так бы и летели, обнявшись. Проси теперь, чего хочешь!
Олена застеснялась, искренне не зная, чего просить.
– Ладно, – выждал паузу Пустынцев. – Когда придумаешь, скажешь. За мной не заржавеет.
Приехали саперы и действительно отлепили от днища полкило пластита с растяжкой, накрученной на переднюю полуось: стоило сделать первый оборот колеса, и второго уже никогда бы не получилось.
Потом сыщики долго расспрашивали и Пустынцева, и Олену, и Онисимова заодно, на которого был оформлен дом. Разговоры происходили в зале, и агенты косились на нетленное и невозмутимое тело в гробу.
Олена догадывалась, что Серёжа захочет прийти к своей спасительнице. И она хотела, чтобы он пришел, но заставила себя запереться. И зачем задвижка на двери? Не было бы задвижки – значит судьба, а раз задвижка есть, значит долг Олены – запираться.
Она лежала и слышала, как он подходил, как дергал дверь, как звал её шепотом. И как ушёл наконец – слышала тоже.

* * *
Малые планетяне, имея всё, легко пресыщаются, впадают в хандру и совершают множество жалких поступков – вплоть до самоубийств.
Опять это слово – самоубийство. От страха смерти они кончают с собой, и вот от излишка удовольствий – тоже. Страх Оно преодолело – так неужели же впадет теперь в депрессию оттого, что «всё надоело… всё повторяется… нет смысла… суета сует…»?! Может Оно устроить фейерверк, запалить сверхновую – и неинтересно, потому что никаких усилий для этого: едва пожелало Оно – и немедленно сделалось по слову Его. А впереди вечность, но никаких преодолений не принесет даже непреходящая игра Космоса. Неужели уподобиться жалкому планетянину, какому-нибудь местному царьку, утомившегося от исполненных желаний, – и заскучать так же, как заскучало Оно в безжизненном размазанном Хаосе?! Так недалеко и до того, чтобы сказать, что между Хаосом и Космосом, в сущности, и разницы-то нет никакой!
Если только не видеть перед собой цель.

* * *
Наутро Пустынцев, снова и снова торжествуя по случаю своего чудесного спасения, отвез Олену в аэропорт, купил билет в Барнаул: нечего ей трястись в грязном поезде, отбиваться от приставаний солдат и проводников!
– Спасибо, Серёженька. Я напишу. – Она поцеловала его на прощание – по-сестрински.
И он её – не по-братски, а как получилось. Поцеловал и уехал из аэропорта, удивляясь, что вот вышло не по-его желанию, ускользнула Олена из объятия – а он не злится, он спокоен и весел. Неужели Сынок Божий так успел его переделать?!
Дионисий слишком подобрел от хорошей жизни, совсем забыл о силе ненависти и величии непрощения. Убийцы, попытавшиеся достать Серёжу, вовремя напомнили. Подонки не дремлют!
Хотя и Божественные Его Родители Себя показали в лучшем свете: вовремя привели Олену к окну, показали ей киллеров за работой, не попустили совершиться злодейству.
Но все равно, Дионисий всеми силами желал, чтобы убийцы были уничтожены здесь и сейчас – на Земле, а не только на Небе.
– Ты знаешь, кто они? – спросил Он у только что вернувшегося из аэропорта Серёжи.
– Я разберусь! – ответил Пустынцев, подлинно «играя желваками»: у него от страха и ярости сводило щеки.
– Мы вместе разберемся. Ты только скажи, кто?
Предложение Пустынцеву понравилось: если Учитель может предвидеть опасность, логично Ему же насылать проклятия, чтобы недруги зачахли от неведомых недугов!
– Конкретных киллеров я не знаю, конечно, а заказал мой верный Зина, конечно.
Было бы очень удобно, не сходя с места, наслать на коварного и мерзкого Зиновия скоротечный лейкоз, например. И не то что бы Дионисий не верил в свои возможности: Он знал, что если очень пожелает, подлый Зина умрет каким-нибудь гадким способом – Божественная Чета не откажет Своему возлюбленному Сыну в такой малости, но Ему хотелось видеть собственным глазами долгую и мучительную смерть убийцы. Месть должны была совершиться здесь и сейчас, скучно ждать даже месяц или два, пока проявится заказная болезнь.
– Адрес его ты знаешь? Он не ушёл в подполье?
– Недавно знал. А теперь – может и летит сейчас куда-нибудь на Каймановы острова. Сам он тоже – кайман хороший. В смысле – крокодил.
– Ничего, найдется, – неопределенно пообещал Дионисий.
И позвал Левона, велел разведать Зину по старому адресу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108