Наверное, когда место две тысячи лет подряд является центром поклонения, камни что-то впитывают, меняется воздух. Ну еще и пейзаж идеален для святого места.Мы осторожно прошли по огромным разбитым каменным блокам и встали около колонн. Далекую долину скрывала тьма, наполненная мелкими движениями ночного ветра, шумом сосен и олив. Сигарета моего спутника погасла. Он прислонился спиной к колонне и смотрел на гору за храмом, на густые тени деревьев и бледные образы камней.— Что там?— Там нашли Возничего.Слово вернуло меня в настоящее, как электрический шок. Открывая для себя Дельфы, я совершенно забыла, что Саймону есть чем занять голову.— Вы думаете, Стефанос правильно понял? И это имеет для вас какой-то смысл?— Никакого, — сказал он жизнерадостно. — Почему бы вам не подняться в студию, не познакомиться с Нигелем и не попить кофе?— С удовольствием, но, по-моему, ужасно поздно?— Не для этой страны. Здесь если и ложатся в кровать, то только в полдень. В Греции… Вот вы устали?— Ни капельки. Должна, наверное, но почему-то нет.Он засмеялся.— Это воздух, свет или просто опьянение Элладой. И это надолго. Значит, пойдете?— С огромным удовольствием.Мы пошли, и он вел меня под руку, будто имел какие-то права… Точно так же я дрейфовала за Филипом. Но все же не так. В чем разница, я не желала анализировать.Я спросила:— Мы не идем по дороге? Почему в эту сторону?— Незачем идти вниз. Студия наверху.— А машина?— Вернусь за ней потом, когда отведу вас в отель. По дороге это совсем недалеко.Ступени ведут к маленькому театру мимо штуки, которую соорудил Александр Великий после удачной охоты на львов. Театр меньше Афинского, но в темноте разбитая сцена кажется гладкой, ряды сидений поднимаются вверх и переходят в заросли остролиста и кипариса. Маленькая разбитая мраморная чаша. Неожиданно для себя я сказала:— Вы, наверное, не согласитесь… Извините, конечно, нет.— Что, по-вашему, я не соглашусь?— Ничего. Это очень глупо в таких обстоятельствах.— Обстоятельствах? А, это. Пусть это вас не беспокоит. Вы, наверное, хотите услышать здесь что-нибудь по-гречески, даже если просто «Таласса! Таласса!». Это? Что случилось?— Ничего. Но если вы и дальше будете так же читать мои мысли, то станете очень неудобным компаньоном.— Учитесь тоже.— У меня нет таких талантов.— Может, это и очень хорошо.— Что вы имеете в виду?Он засмеялся:— Неважно. Я был прав?— Да. Только, пожалуйста, не просто «Таласса!» Какие-нибудь стихи, если вам что-нибудь придет в голову. Я однажды слышала, как читали стихи в театре в Эпидаврусе, и это было, как чудо. Даже шепот долетал до верхних рядов.— Здесь то же самое, только не так великолепно. Хорошо, раз вам хочется. — Говоря, он лазил по карманам. — Минуточку. Нужна зажигалка. Чтобы голос разносился правильно, надо найти точно центр сцены, он отмечен крестом.Он вытащил ее из кармана, раздался звон, что-то упало. В слабом свете блеснула монета, я подняла ее, подала ему, оранжевое пламя ярко осветило оранжевый диск на моей ладони.— Да это золото!— Да, спасибо. — Он взял его и бросил в карман, как ничего не значащую мелочь. — Это — один из сувениров, присланных Стефаносом, на теле Михаэля их было три.И он наклонился, продолжая искать крест. Казалось, его голова занята только желанием показать девушке руины.Он почувствовал взгляд.— Помните, я сказал, что это — не сегодняшняя трагедия? Не переживайте. Идите сюда, скажите что-нибудь, и услышите, как голос взлетает вверх по рядам.Я встала в центр.— Помню. Но вы это сказали, когда не знали, что Михаэль убит. Ничего не изменилось?— Может быть. Слышите эхо?Голос поднимался и падал обратно, обвивался вокруг меня, будто густел.Я взобралась по узкому проходу и села в начале верхней трети амфитеатра. Мрамор сиденья был на удивление удобным и еще теплым от дневного солнца, сцена казалась маленькой, а Саймон — лишь бестелесной тенью. Но его голос взмыл могучим потоком, закрутился ветром, и греческие слова летали, как стрелы. Он остановился. Эхо проплыло по скале, как говор гонга, и умерло.Он заговорил по-английски.— … Аид, Персефона, Гермес, слуга смерти, Вечный Гнев и Ярость, дети богов, видящие всех убийц, изменников и воров, скоро придут! Будь со мной рядом, отомсти за смерть отца и брата приведи домой!Он умолк, но слова разбудили ветер. Зашумели листья, выше, надо мной, пыль и камни посыпались под ногой блуждающего зверя, какой-то металлический звук и ночь затихла.Я пошла вниз.— Очень красиво. Но мне казалось, вы сказали, трагедия закончилась?Первый раз за время нашего знакомства (семь часов — с ума сойти) он растерялся.— Что вы имеете в виду?Он пошел из центра сцены мне навстречу.— Этот монолог был немного слишком актуальным, нет?— Вы узнали его?— Да. Софокл. Электра.— Да. — Пауза. Бессознательно подбрасывая монеты в руке, он сказал: — Значит, я не прав. Не закончилась, по крайней мере, пока Стефанос не покажет нам это место, и…Он остановился, а я подумала — замечательная королевская привычка, говорить о себе во множественном числе. Очень велик был соблазн спросить «Нам?». Но я просто сказала:— И?Он ответил грубо:— И я не найду то, за что убили Михаэля. Золото.— Золото?— Да. Я так подумал, когда читал его письмо и смотрел на эти монеты. Наверно, он нашел золотой запас Ангелоса, припрятанный до Красного Рассвета.— Но Саймон… — начала я и остановилась. В конце концов, он знает брата лучше, чем я.Он протянул руку, и мы пошли вверх по ступеням. Вдруг он исчез в темноте, вернулся и дал мне что-то круглое, полированное и прохладное.— Это гранат, за верхними сиденьями растет маленькое дерево. Съешь его Персефона, и тебе придется остаться в Дельфах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49