Сюда приезжаешь посмотреть на призраков, руины и живописных крестьян, а обнаруживаешь…Я остановилась.— Что?— Нет. Я говорю чушь.— Это хорошая чушь. Говорите дальше. Что обнаруживаешь?— Что могила Михаэля Лестера так же важна, как гробница Агамемнона в Микенах, Байрона или Александра, они все — части одной картины. — Я опять замолкла и закончила беспомощно. — Греция. Что, черт побери, она делает с человеком?Он помолчал немного, потом заговорил.— Это потому, что она принадлежит всем. Мы знаем ее мифы, живем по ее законам, она создала почти все, что в мире чего-то стоит — правду, свободу, красоту, она — наша вторая родина.Мы вплыли в поворот и перед нами открылась глубокая долина, и еще красивее стала гора — серебряно-зеленая, голубая, облачно-серая. Геликон. И мы молчали до Араховы, где нас ждали Стефанос и Нико.— Вам нравятся мои носки? — спросил Нико.— Они прекрасны, — сказала я честно. Они и были, светились ярко-розовым всплеском на фоне раскаленных камней, как неоновые вывески на фоне неба.— Они светятся, — объяснил он.— Вижу. Где ты их взял?— В Афинах. Последняя мода из Нью-Йорка.— Часто там бываешь?— Нет. Поехал туда работать, когда мне было четырнадцать. Я был мальчиком в Акрополь палас отеле.— Понятно. Там и выучил английский?— Частично. Я его еще учил в школе. Хорошо говорю, правда?— Очень. А почему ты не остался в Афинах?— Здесь лучше. — Он оглянулся. Далеко внизу деревня падала с горы игрушечным водопадом цветных крыш. Нико опять посмотрел на меня, вроде удивленно. — Здесь ничего нет. Никаких денег. Но здесь лучше. Арахова — моя деревня. Думаете, я чокнутый? Вы приехали из Лондона, где денег очень много. Все греки чокнутые немножко. Но вы думаете, глупо было уезжать из Афин?— Какое-то благородное безумие в греках точно есть, — сказала я смеясь. — Но ты не чокнутый, здесь правда лучше, деньги или нет. А я не живу в Лондоне. В деревне, как ты.Он был безумно удивлен. Я уже давно обнаружила, что для греков Англия значит Лондон, огромный, с золотой мостовой.Саймон со Стефаносом шли впереди.— А далеко нам идти, Нико?— Час или чуть больше. Это место ближе к Дельфам, чем к Арахове. Сначала пойдем по дороге, потом полезем на скалы. Когда-то там была звериная тропа, но сейчас — нет, камни осыпались со скалы. Я там никогда не был, дорогу знает дедушка. Устали?— Нет, хотя, конечно, очень жарко.— В Греции, — покосился он на меня, — женщины очень сильные.Я подумала обо всех кафе, где целыми днями сидят жизнерадостные бездельники-мужчины, и сказала:— Да, думаю, им приходится.— Конечно, мужчины здесь очень крутые.— Ну, значит, если мы встретим тень Ангелоса на горе, я почувствую себя в полной безопасности с тобой, Нико.— Конечно! Я его, понимаете, должен убить. И это легко, потому что он старый, а я молодой.— Думаю, ему около сорока, — согласилась я. — А тебе сколько?— Семнадцать.— Правда? Я думала, что ты намного старше.Он восторженно улыбнулся:— Правда? Правда думали? А вам сколько лет, красивая мисс?— Совершенно не умеешь себя вести! Мне — двадцать пять.— Такая старая? Но вы не выглядите настолько, — сказал он великодушно. — Это хороший возраст, правда? Давайте я подам вам руку, здесь очень круто.Я засмеялась:— Я все-таки не настолько старая. И я нисколько не устала, просто жарко.Мы давно вышли из-под деревьев, ужасная жара. Мы шли прямо на север, солнце светило справа, отбрасывая острые и тяжелые графитовые тени на белые скалы. Это можно считать дорогой только из вежливости. Это — склон горы, не слишком крутой, но неудобный и с острыми камнями. Деревья остались позади. Высоко над нами, так, что смотреть на них было больно, висели и медленно кружились три птицы, не шевеля крыльями, как игрушки на невидимых нитях. Мне показалось, что я слышу их сладкое мяуканье. Больше ничего не нарушало тишины, кроме наших шагов и дыхания.Дорога уперлась в обрушившуюся стену упавших камней, красной и коричневой земли и остановилась. Мы полезли наверх по тропе землетрясений, последнее было лет двенадцать назад. Только тот, кто ходит на Парнас каждый день, может узнать знакомые места, если сойдет с дороги. С тех пор как Стефанос нашел Михаэля, все совершенно изменилось. Тогда то место было просто долиной у скал, а теперь — заваленная расщелина.Старик посмотрел на меня из-под великолепных белых бровей и задал Саймону вопрос.Тот перевел:— Вы устали?— Нет, спасибо.Саймон улыбнулся:— Не истощайте себя, поддерживая честь британских женщин, ладно?— Да я не устала, просто перегрелась.Рядом со мной сверкнули шокирующе розовые носки, Нико приземлился грациозно, как козленок.Он вытащил из большого кармана бутылку и отвернул крышку:— Попейте, мисс.Вода пахла здоровым молодым ослом, но зато была прохладной и относительно чистой.— Спасибо, это было прекрасно, — сказала я, опустошив бутылку.— Греческие крестьянки, — сказал юный злодей, — могут часами идти по пересеченной местности без воды и питья.— И верблюды, — ответила я.Около двенадцати мы повернули и оказались в пустыне из камней, сухой почвы и пыли. Воздух дрожал от жары, и камни пульсировали. Если бы не холодный ветерок, который всегда дует на этой высоте, это было бы непереносимо. Когда мы прошли две трети пути и почти перестали подниматься вверх, я обрела второе дыхание и шла достаточно легко. Честь британских женщин была спасена.— Греческие крестьянки, — сказал Нико, — носили здесь огромные грузы из дерева, винограда и вещей. Регулярно.— Если ты скажешь еще хоть слово о греческих крестьянках, — сказала я, — я заору, лягу на землю и откажусь делать еще хоть шаг. Кроме того, ты врешь.Он хихикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49