Вы понимаете?
- Пятая часть... - выговорил наконец Мэлор. - А медкомиссии?
Ринальдо медленно кивнул. Мальчик бил точно; не давая передышки, он
прорывал лопатками Ринальдо душный и плотный экран, прикрывавший "в", и
Ринальдо вновь ощутил, как с треском прогнулась, напрягаясь и не пуская
дальше, почти неодолимая преграда... даже не страха, а невозможности,
полной противоестественности оглашения...
- Нужен же какой-то критерий. Не жребий ведь бросать, правда? Не
характеристики собирать... Медкомиссии оценивают чистоту генокода.
Собственно, бесчисленные медики из комиссий понятия не имеют, как
обрабатываются взятые ими анализы, - все идет на Большой Комп Цюрихского
Генокартографического центра, и реально в курсе лишь два работающих там от
Комиссии по переселению специалиста. Те, у кого вероятнее удачное
потомство, получают преимущественное право на эвакуацию. Думайте об этом
что хотите, Мэлор Юрьевич, - Ринальдо чуть развел руками, - но глупо было
бы не воспользоваться такой возможностью, раз уж мы все равно поставлены
перед необходимостью отбора, - он помолчал, покусывая губу. - Может быть,
вас немного утешит, что меня, например, не пропустили.
- Почему об этом молчат? - медленно спросил Мэлор.
- Как можно сказать об этом?
- Как сказать? Просто! Языком!!
- Языком, понимаю. Например, о спасении памятников. Умом все мы
согласимся, что они должны быть по возможности сохранены. Просто потому,
что без них люди будут уже не вполне люди. Но представьте, что перед
миллионами встанет проблема: место на корабле, где мог бы быть живой я -
или даже живой мой ребенок, кстати! - отдано мертвым кускам мрамора, или
картинам, или книгам, которые человечеству нужны больше, чем я, но мне-то
нужны гораздо меньше, чем я! Весело?
Мэлор опять долго молчал.
Молчал уже совсем враждебно. Ринальдо стало не по себе - и вдруг ему
показалось, будто он понял, зачем рассказывает.
Догадка была убийственной. Это не честность. Это всего лишь желание
оправдаться - уже сейчас, не через годы, когда жизнь спасенной доли
человечества без слов докажет правомерность мук и жертв, а теперь же. Пока
Солнце еще не убивает, а убивают лишь спасители. Вот чего я жду, подумал
Ринальдо с ужасом и отвращением, от которых опять сердце запнулось и
темная пелена нависла над глазами, грозя упасть и захлопнуть мир; чтобы в
итоге разговора - не разговора, исповеди! - этот мальчик, которому сам он
навязал средневековую роль исповедника, принял его покаяние и убежденно
сказал: да, вы поступали верно... или даже так: да, я вас прощаю.
Но ведь он так не скажет.
Он вошел сюда с глазами заботливого сына, а теперь смотрит не как
духовник - как судья.
Все-таки ошибка. Все-таки - усталость, и не больше того. Нельзя
говорить!
А я еще гордился...
Ринальдо сунул ледяные руки под плед, но теплее не стало.
- Разве не возросли бы возможности к спасению, если бы вам не
приходилось действовать тайком? - спросил Мэлор тихо. - Если бы люди
знали?
Пути назад не было, следовало отвечать и впредь. Но Ринальдо
попробовал выдавить ответ - и понял, что сломался. Сам вопрос человека,
сидящего напротив, означал обвинение. Мальчик, с внезапной неприязнью
глядя на чистое непримиримое лицо, которое только что так восхищало его,
подумал Ринальдо. Почему ты как должное воспринял то, что я простил тебя?
И даже не подумал ответить мне тем же? Ведь это ты взорвал три звездолета,
не я. Твоя нерасторопность и некомпетентность. Но я не обвинил тебя, не
стал грозить, я ведь знаю, что твои благодеяния и злодейства - лишь плеск
напряжений и страстей на острие слепо летящей в жесткую бесконечность
иглы, лишь лихорадочный танец молекул в тонком слое взаимодействия; и пока
ты честен и добр в меру отпущенного страстной молекуле разумения, пока
стремишься познавать и тем увеличивать эту меру, ты - чист. А ты будто
балованный ребенок - получив прощение, сразу смотришь свысока. И знать ты
стремишься для того только, чтобы всласть разбрасывать обвинительные
вердикты. Только прощение соединяет - а ты тянешь к разрыву. Ты только
показался хорошим. Я не верю, я не нуждаюсь в тебе.
Ринальдо откинулся на спинку кресла.
- Индустриальные мощности и без того на пределе, - холодно сказал он.
- В вас, я вижу, живет эта детская уверенность, что стоит напугать или
подстегнуть - и люди начнут сворачивать горы. Не начнут. Строить больше
кораблей просто невозможно - нет ни сырья, ни оборудования. Строить больше
оборудования и добывать больше сырья невозможно - для этого нет
необходимых оборудования и сырья. И так далее. Экономика стянута в тугой
клубок, которому ничего не прикажешь ни кнутом, ни пряником. Она столь же
сложна и самостоятельна, сколь любое иное глобальное явление. И то, что
это явление мы создали сами, отнюдь не увеличивает нашу власть над ним.
Вы, физик, имеете ли представление, например, о мезонном цикле?
- Что?
- Он применяется для создания силовых клапанов в инжекторах
вспомогательных систем жизнеобеспечения. Маленькие такие, с ноготь, и на
каждом корабле их порядка двадцати тысяч. Вижу, что нет. Я тоже нет. Этому
шесть лет учатся. Как раз столько времени осталось до взрыва. За
предыдущие шесть лет мы подготовили армию специалистов, превышающую ту,
что была, в двадцать три с половиной раза. Это было все, что могли дать
вузы, потому что на большее нет ни практикумов, ни тренажеров, ни
обучающих аппаратов, ни их лент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36