ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Женщины доили коров. Паслись кони. Обедали люди. Два часа отдыхали. Если было жарко, задерживались дольше. А потом снова в путь, снова пылили по шляхам и дорогам, пока, наконец, выбрав удобное место, не останавливались табором на ночлег.
Вересовский, шедший за своей фурой в конце стада, не столько услыхал, сколько почувствовал, что его кто-то догоняет. Он даже догадался кто: перед этим видел, как Веслава, отстав от табуна, очень уж старательно мыла ноги в каком-то небольшом придорожном ручье. Высоко подоткнув юбку, она болтала ногами в воде — забавлялась, как дитя, и Вересовский, взглянув на нее, подумал: «Чудачка, зачем она так тщательно моет ноги, если они в такой пыли сразу же снова станут грязными».
Вересовский оглянулся на Веславины ноги — они и действительно снова были в пыли: к ним, мокрым, все прилипало еще больше. Ему даже казалось, что Веслава, как дитя, нарочно тянула ноги по земле, чтобы пыли было побольше.
Девушка догнала его и пошла рядом — почти плечо к плечу, почти рука об руку: на ходу их руки даже встречались, будто на этой широкой дороге им было мало места. Мешала и кобура, висевшая как раз с той, Веславиной, стороны.
Он молча слегка отклонился, отстранился от нее. Веслава сразу же подняла на него свои голубые глаза и как-то виновато улыбнулась:
— Почему вы все убегаете от меня? Не бойтесь, не укушу...
Вересовский знал, что девушка его любила. Он и сам был неравнодушен к ней — его невольно тянуло к Вес-лаве, он любовался ею, всюду замечал ее — как будто следил за ней. Но капитан, самостоятельный человек, еще и хорошо понимал, что из этой любви у них ничего не получится — он ведь идет домой, там его ждет жена, сынок и то другое дитя, родившееся после него, то, которого он еще не видел, но уже любил: какая разница, кто оно — мальчик или девочка,— так вот Вересовский все это знал, а поэтому и сам старался быть равнодушней, отчужденней, да и Веславе хотел показать, что все это ни к чему. Он как бы сторонился ее, избегал встреч наедине, это обижало Весла-ву, и она, как ему передавали, часто плакала.
А после того, как он однажды, грубо сбросив ее руки со своих плеч, торопливо ушел в лес, который был рядом, а она, плача, незаметно, но не теряя его из виду, пошла вслед за ним и увидела, как любимый, укрывшись за кустами, внимательно рассматривает фотокарточку жены и сына, Веслава совсем исчезла из лагеря. Ему было неприятно, что девушка ушла из-за него, ему было жаль, что утратил щемящую радость видеть ее, как будто случайно встречаться с нею, любоваться ее красотой и молодостью, но где-то подсознательно он радовался, что все так хорошо кончилось,— не будет у него сейчас ежедневного соблазна и душевного непокоя, не будет он метаться, раздваиваться между женой, которая была уже близко, и Веславой, которая была еще ближе.
Два дня Красовской не видели в лагере. На третий день она догнала табун и неожиданно бросилась к Вере-совскому, который вот так, как и сегодня, шел за фурой, на шею. Она уткнулась лицом в его плечо, плакала — он чувствовал, как влажнеет от слез гимнастерка, как мокро становится его плечу,— и сквозь слезы твердила:
- Простите меня, но я не могу без вас. Понимаете — не могу. Ругайте меня, бейте меня, а я не могу...
Она всхлипывала, целовала мокрыми от слез губами его в щеки, а он, опустив руку, молча, не дотрагиваясь до нее,— хотя ему очень хотелось прижать девушку к себе,— тихо стоял на дороге и радовался, что табун весь впереди, что позади никого нет, кто бы мог их, вот таких, увидеть, а заодно и злился на себя, на неведомо откуда возникшую — словно Шкредову — жестокость: вот столб так столб, хоть бы обнял девушку, приласкал ее, успокоил!
И сейчас они долго шли молча. Веслава, как он ни отстранялся, как ни отклонялся от нее на обочину, шла, как и прежде, совсем близко. Руки их соприкасались, и Вересов-ский, злясь, раздраженно ловил себя на мысли, что ему это приятно. Странно, но его беспокоило одно непонятное желание, от которого он никак не мог отделаться. Нет, в нем не было ничего эротического, похотливого — просто ему почему-то хотелось погладить ее волосы...
Они молчали, думая, видимо, каждый о своем.
— Послушайте, чего вы меня боитесь? — наконец, все еще глядя себе под ноги, заговорила Веслава и поперхнулась от пыли.
«Глупенькая, я тебя не боюсь, я тоже рад тебе. Но я избегаю тебя, потому что жалею тебя и не хочу ломать тебе жизнь. Я прошу тебя забыть обо мне» — так хотелось Вересовскому ответить девушке, но вместо этого он нарочито холодным, равнодушным голосом сказал:
— Зачем ты в самую пыль лезешь? Погоди, постоим немного, пока стадо пройдет, а тогда и двинемся себе дальше, без пыли.
Он взял ее за руку, и она послушно остановилась.
Когда табун отошел, когда скрипучие фуры и телеги также были уже далеко, здесь, на дороге, где они стаяли вдвоем, стало вдруг тихо-тихо. И в этой тишине Вересов-ский неожиданно расслышал какой-то невыразительный, но настойчивый шум — как будто где-то неподалеку закручивался ветер или за неблизкими кустами шел поезд. Но ветра не было, стояла на удивление спокойная тишина — ни одна веточка не колыхалась на деревьях, что росли возле большака; железная дорога также поблизости, кажется, не проходила, потому шум немного настораживал.
Прислушалась и Веслава.
— Чтой-то шумит?
— Разве не видишь? Дождь.
Ему показалось, что такой шум он уже когда-то слышал. Повернул голову в ту сторону, куда смотрела Веслава, и увидел огромную тучу, которая темнела над далеким лесом, увидел, как между нею и землей висит белая, словно кем отрезанная, стена дождя, как воочию она приближается к ним — он только удивился, что туча и без ветра, а так быстро идет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Вересовский, шедший за своей фурой в конце стада, не столько услыхал, сколько почувствовал, что его кто-то догоняет. Он даже догадался кто: перед этим видел, как Веслава, отстав от табуна, очень уж старательно мыла ноги в каком-то небольшом придорожном ручье. Высоко подоткнув юбку, она болтала ногами в воде — забавлялась, как дитя, и Вересовский, взглянув на нее, подумал: «Чудачка, зачем она так тщательно моет ноги, если они в такой пыли сразу же снова станут грязными».
Вересовский оглянулся на Веславины ноги — они и действительно снова были в пыли: к ним, мокрым, все прилипало еще больше. Ему даже казалось, что Веслава, как дитя, нарочно тянула ноги по земле, чтобы пыли было побольше.
Девушка догнала его и пошла рядом — почти плечо к плечу, почти рука об руку: на ходу их руки даже встречались, будто на этой широкой дороге им было мало места. Мешала и кобура, висевшая как раз с той, Веславиной, стороны.
Он молча слегка отклонился, отстранился от нее. Веслава сразу же подняла на него свои голубые глаза и как-то виновато улыбнулась:
— Почему вы все убегаете от меня? Не бойтесь, не укушу...
Вересовский знал, что девушка его любила. Он и сам был неравнодушен к ней — его невольно тянуло к Вес-лаве, он любовался ею, всюду замечал ее — как будто следил за ней. Но капитан, самостоятельный человек, еще и хорошо понимал, что из этой любви у них ничего не получится — он ведь идет домой, там его ждет жена, сынок и то другое дитя, родившееся после него, то, которого он еще не видел, но уже любил: какая разница, кто оно — мальчик или девочка,— так вот Вересовский все это знал, а поэтому и сам старался быть равнодушней, отчужденней, да и Веславе хотел показать, что все это ни к чему. Он как бы сторонился ее, избегал встреч наедине, это обижало Весла-ву, и она, как ему передавали, часто плакала.
А после того, как он однажды, грубо сбросив ее руки со своих плеч, торопливо ушел в лес, который был рядом, а она, плача, незаметно, но не теряя его из виду, пошла вслед за ним и увидела, как любимый, укрывшись за кустами, внимательно рассматривает фотокарточку жены и сына, Веслава совсем исчезла из лагеря. Ему было неприятно, что девушка ушла из-за него, ему было жаль, что утратил щемящую радость видеть ее, как будто случайно встречаться с нею, любоваться ее красотой и молодостью, но где-то подсознательно он радовался, что все так хорошо кончилось,— не будет у него сейчас ежедневного соблазна и душевного непокоя, не будет он метаться, раздваиваться между женой, которая была уже близко, и Веславой, которая была еще ближе.
Два дня Красовской не видели в лагере. На третий день она догнала табун и неожиданно бросилась к Вере-совскому, который вот так, как и сегодня, шел за фурой, на шею. Она уткнулась лицом в его плечо, плакала — он чувствовал, как влажнеет от слез гимнастерка, как мокро становится его плечу,— и сквозь слезы твердила:
- Простите меня, но я не могу без вас. Понимаете — не могу. Ругайте меня, бейте меня, а я не могу...
Она всхлипывала, целовала мокрыми от слез губами его в щеки, а он, опустив руку, молча, не дотрагиваясь до нее,— хотя ему очень хотелось прижать девушку к себе,— тихо стоял на дороге и радовался, что табун весь впереди, что позади никого нет, кто бы мог их, вот таких, увидеть, а заодно и злился на себя, на неведомо откуда возникшую — словно Шкредову — жестокость: вот столб так столб, хоть бы обнял девушку, приласкал ее, успокоил!
И сейчас они долго шли молча. Веслава, как он ни отстранялся, как ни отклонялся от нее на обочину, шла, как и прежде, совсем близко. Руки их соприкасались, и Вересов-ский, злясь, раздраженно ловил себя на мысли, что ему это приятно. Странно, но его беспокоило одно непонятное желание, от которого он никак не мог отделаться. Нет, в нем не было ничего эротического, похотливого — просто ему почему-то хотелось погладить ее волосы...
Они молчали, думая, видимо, каждый о своем.
— Послушайте, чего вы меня боитесь? — наконец, все еще глядя себе под ноги, заговорила Веслава и поперхнулась от пыли.
«Глупенькая, я тебя не боюсь, я тоже рад тебе. Но я избегаю тебя, потому что жалею тебя и не хочу ломать тебе жизнь. Я прошу тебя забыть обо мне» — так хотелось Вересовскому ответить девушке, но вместо этого он нарочито холодным, равнодушным голосом сказал:
— Зачем ты в самую пыль лезешь? Погоди, постоим немного, пока стадо пройдет, а тогда и двинемся себе дальше, без пыли.
Он взял ее за руку, и она послушно остановилась.
Когда табун отошел, когда скрипучие фуры и телеги также были уже далеко, здесь, на дороге, где они стаяли вдвоем, стало вдруг тихо-тихо. И в этой тишине Вересов-ский неожиданно расслышал какой-то невыразительный, но настойчивый шум — как будто где-то неподалеку закручивался ветер или за неблизкими кустами шел поезд. Но ветра не было, стояла на удивление спокойная тишина — ни одна веточка не колыхалась на деревьях, что росли возле большака; железная дорога также поблизости, кажется, не проходила, потому шум немного настораживал.
Прислушалась и Веслава.
— Чтой-то шумит?
— Разве не видишь? Дождь.
Ему показалось, что такой шум он уже когда-то слышал. Повернул голову в ту сторону, куда смотрела Веслава, и увидел огромную тучу, которая темнела над далеким лесом, увидел, как между нею и землей висит белая, словно кем отрезанная, стена дождя, как воочию она приближается к ним — он только удивился, что туча и без ветра, а так быстро идет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45