Крестный пристрастился к рыбной ловле на удочку в низовьях Сены и купил моторную лодку, пренебрегая недовольством своей матери, которая считала этот расход чрезмерным и, кроме того, сулящим опасности. Чтобы задобрить бабушку, он как-то взял нас с собой на несколько дней в Бонъер, в места своих подвигов. Сена тут уже очень широкая, она течет, извиваясь между холмами, и чарует красотою пейзажей. Берега тогда еще оставались довольно безлюдными, рядом не было никаких промышленных предприятий, и вода сохраняла удивительную чистоту, она струилась медлительным прозрачным потоком, который вблизи берегов рассекали борозды, бежавшие по воде от прибрежной осоки. Меня просто завораживали эти новые для меня картины, проникнутые гармонией и покоем, столь отвечающие детскому восприятию. Струение, зыбкость, гладкость властно манили к себе, и я с удовольствием поддавался сладкому
головокружению, которое охватывало меня, когда я подолгу смотрел на плавно текущие воды, в изобилии дарившие взору вереницы сменяющих друг друга грез; в этом головокружении была упоительная безмятежность, постепенно стиравшая грани между миром и мной, я забывал о себе, и мне радостно было о себе забывать, как на заре бытия, когда я вечером погружался в сон; но сейчас это забвение было даже еще приятней, оно становилось уже не отсутствием, а слиянием, оно растворяло в себе мои тревоги, и все делалось во мне летучий и легким, словно тени в глубине вод.
Крестный, надевший по этому случаю матросский берет, который придавал ему неуместную простоватость, удостоил нас чести быть приглашенными в лодку. Торжественный акт водного крещения не смог, однако, успокоить бабушку, которую страшно напугала качка, а также несоответствие между крохотными размерами нашего суденышка и бескрайностью окружающей нас реки. Вцепившись в планшир, она не переставала предрекать нам катастрофу, приводя в поддержку себе все несчастные случаи, о которых сообщалось в местных газетах, и на твердую землю она ступила с видом потерпевшей кораблекрушение.
Ее отвращение к речным прогулкам оказалось мне на руку, потому что крестный стал брать с собой на рыбалку только меня одного. Он, как и я, чувствовал себя счастливым здесь, между небом и водой, которая так легко несла его безжизненную ногу; к тому же, когда он сидел в лодке, особенно заметной становилась стройность и гибкость стана этого бывшего фехтовальщика. Выбравшись на середину реки, мгл выключали мотор и, закинув удочку без поплавка, отдавались на волю течению, вслушивались в тишине, как плещется о борт волна, как выпрыгивает из воды рыба, как кричит где-то птица. Его лицо становилось задумчивым, он словно погружался в мечты, и, хотя ни слова не говорил о них, я ощщал их где-то рядом, и мне было хорошо от такого соседства.
Больше всего мы любили удить возле лесистого островка, делившего реку на два неравных рукава, в более узком — течения почти совсем не было, он густо зарос кувшинками, водорослями и камышом. Мы закидывали здесь, среди всех этих трав, удочки с пробковыми поплавками, тоже, впрочем, без особого успеха, да нам и не нужно было никакого улова, нам просто было очень хорошо здесь,
на краю света, между островком с этими непроходимыми зарослями и берегом, где в тополях пели дрозды и сойки, разнося по округе весть о нашем прибытии. Лодка двигалась -медленно и равномерно, нас клонило в сон, веки почти смыкались, и сквозь ресницы мелькали двойственные пейзажи, где отражения тополей и облаков на тихой глади вод переплетались с причудливыми очертаниями водяных стеблей и листьев, с насекомыми, с гнилыми обломками веток и с множеством всяких прочих предметов, которые, оказавшись в воде, постепенно теряют свою исконную форму и становятся совершенно неузнаваемыми.
Это ленивое блаженство тянулось до наступления сумерек. Потом воздух становился прохладней, а вода и деревья наливались густеющим мраком; казалось, кто-то вдруг переключил источник света, и в самом деле, предзакатное солнце, уже невидимое за лесом, покидало сине-зеленые небеса, их отражение словно бы отдалялось, отступая в глубину, и тяжесть нависавших над нами ветвей и листвы становилась весомей и гуще, тени их дрожали на воде, и вдруг все это пространство, где неразличима Ъыла грань между воздушной и водной средой, затягивалось каким-то странным туманом, который становился все плотнее, его призрачная белизна беспокойно шевелилась, точно чья-то бесплотная тень порывалась сгуститься и стать привидением. Душевный покой уходил. Мной овладевало смутное ощущение заброшенности. Каждую секунду что-то могло произойти, тем более что река и берег, до сих пор цепеневшие в неподвижности, начинали пробуждаться к ночной жизни: глухо вскрикивали скрытые в листве птицы, сухо шелестел, пропуская какого-то невидимого своего жильца, камыш, всплескивала крупная рыба, тяжко плюхалась в воду утка или крыса, все кругом двигалось, возилось, металось — и ничего не было видно. Болотные запахи становились слышнее, туман по-прежнему размахивал саваном, гоняясь за самим, собой...
Крестного все эти тайны как будто трогали мало, ему просто нравилась природа как таковая; он не спеша сматывал снасть, потом поднимал палец и говорил:
— Смотри хорошенько, слушай и не шуми. Может, нам удастся увидеть выдру.
Ему очень хотелось увидеть пушистую разбойницу, славившуюся своей поразительной хитростью. Забыв о недавних страхах, я вслушивался в ночь и таращил глаза,
но вокруг все было черно и туманно. Однако я ощущал благотворность этого сторожкого ожидания, оно смягчало окружающую нас враэюдебностъ, и я еще сильнее напрягал зрение и слух, стремясь обязательно что-то увидеть, разглядеть ночную охотницу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125