Но по оврагам, сопкам, ущельям снуют молодухи, держа под мышкой длинноногих лысых ягнят Карманы платьев у всех набиты разноцветными тряпочками
Это сакман Тяжелая пора, нескончаемая, грязная и возвышенная работа. Нужно принять ягненка, пометить его и матку одинаковыми тряпицами, приучить к соскам Везде слышно блеяние, сакманщицы сбиваются с ног, спеша от одной овцы к другой; платья их грязны, лица измучены.
В один из дней окота Эркин зашел в библиотеку, чтобы проверить, все ли девушки вышли .на сакман. Это было поручение управляющего Амана Тенгринова. Аман подчеркнул особо, что заведующая библиотекой тоже должна пойти на окот.
Когда Эркин вошел в библиотеку, она была пустынна. Лишь слышались чьи-то шаги в сумраке прохода между книжными стеллажами. Эркин подождал немного и пошел на звук шагов. Девушка стояла спиной к нему.
— Здравствуйте! — громко сказал Эркин.
— Здравствуйте,— не обернувшись, ответила де-4 вушка.
— Пришел позвать вас на сакман.
— Куда?
— В отару Кумара.
— Хорошо. Я и в прошлом году была там.
— Тогда пока.— Эркин круто повернулся и вышел. «Ну и воспитание у них здесь, даже не обернулась»,—
ругал он мысленно норовистую заведующую. Но он запомнил узел тяжелых волос на тонкой шее, сережку с розовым камешком в розовой мочке маленького уха, крепкий подбородок.
Однажды, объезжая отары, проверяя, как идет окот, в маленькой ложбине он услышал чьи-то причитания. Нежный голос, такой жалобный, что слабый душой разрыдался бы, упрашивал: «Ну же, милая, ну же...» Эркин обогнул куст и увидел девушку: присев на корточки, она совала под матку ягненка с красной веревочкой на дрожащей тоненькой ножке. Девушка была так поглощена своим занятием, что не услышала, как подъехал Эркин. Он замер. Овца тупо отворачивала морду, отказываясь помочь девушке. Причитания становились все жалобнее, все печальнее, и наконец голос достиг такой силы мольбы, что у Эрки-на дрогнуло сердце. Даже глупая овца наконец вняла просьбам и подпустила ягненка к себе. Дев>шка со вздохом облегчения поднялась, распрямилась. Увидев Эркина, сказала равнодушно:
— А, это вы...
— Да, я.
— Я не слышала, как вы подъехали. Эта дурная матка отгоняет свое чадо, каждый раз надо уговаривать, просто не знаю, что делать.
Ее матовые, цвета черной смородины глаза вопросительно посмотрели на зоотехника.
— Принесите кошку, иногда это действует, матка от ревности должна допустить ягненка,— сказал Эркин.
— Нет,— улыбнулась девушка,— мать, так принявшая дитя, не насытит его.
— Тогда не вижу выхода.
— Терпение.
— Извините, но я не узнаю вас, сестренка.
— Может, если бы здесь был другой жигит, вы бы меня узнали сразу. Иногда это действует.— Девушка засмеялась.— Я заведующая библиотекой.
— Е-е... я так и подумал сначала, но ведь я не видел вашего лица. Как вас зовут, сестренка?
Девушка глядела непривычно прямо и смело.
— Вы, я вижу, не из наших мест.
«Апырау, до чего красива!» — подумал Эркин, но сказал небрежно другое:
— Вы здорово умеете угадывать.
— Это очень просто. Жигиты нашей стороны никогда не скажут девушке «сестренка». Так у нас принято называть только родную сестру. Если хотите узнать мое имя, поищите в своей записной книжке.
— Зачем? Я и так догадался. Вы Тенгринова. А вот имя действительно может подсказать книжка... Ага,., вот — Тенгринова Малика, дочь Аспана.
Девушка вдруг подхватила ягненка и, гоня перед собой овцу, пошла к кошаре.
— Сестренка, ау, сестренка!.. Малика, что это вы? — позвал он.
Девушка даже не обернулась.
«Эх, трудно мне подладиться под них!» — с досадой цыкнул Эркин и сел на коня.
Теперь, как бы случайно, его конь каждый день сворачивал к отаре Кумара. Это заметили другие сакманщицы, стали хихикать, перешептываться. Малика держалась независимо, не давала никакого повода к разговору наедине, и эта непонятная гордость ставила его в тупик.
«Может, я слишком скромен,— гадал Эркин,— и потому смешон?» Но нет, глаза Малики смотрели холодно и как-то изучающе.
Свою досаду Эркин вымещал на длинногривом коне, нахлестывал его нещадно, когда уезжал от кошары. Как-то приехал в сумерки. Дневная суматоха улеглась, и сакманщицы, по-видимому, ушли отдохнуть в домик. Когда он открыл дверь, увидел нехитрое вечернее застолье при свете керосиновой лампы.
Девушки и молодухи поздоровались с ним преувеличенно радостно, со смешками.
— Проходите на почетное место. Вы, оказывается, нас расхваливаете везде, за это мы рады накормить вас ужином,— пригласила молодуха, видимо, звеньевая. На руках ее дремал младенец. Эркин, будто не заметив шутки, сказал серьезно:
— Спасибо.
Молодуха прикрыла грудь,— видимо, только что кормила ребенка,— пододвинула Эркину миску. Девушки хихикали, щипали друг друга. Малики среди них не было.
«Зря я уселся с ними, не оберешься шуток и насмешек».
— Слишком тощую овцу вы прирезали для себя,— сказал Эркин, попробовав сурпы — бульона из баранины.
— Если бы дали жирную, мы бы не обиделись,— откликнулась бойко сакманщица.
— Разве я вам отказывал когда-нибудь? — обиделся Эркин.
— Конечно, нет,— успокоила молодуха с ребенком,— но сейчас годную для хорошей сурпы овцу не найдешь нигде в районе, все матки отощали. А мы едим вообще нетель, жира в ней столько же, сколько в рыбьем глазу. Ах, как нам жалко себя...
— Кто сегодня дежурит? — перебил ее Эркин.
— Малика,— загалдели девушки,— три раза звали к столу, чтоб поела, не идет. Слишком любит книжки, все читает, читает.
Эркин ел медленно, с расстановкой. Не вскакивать же сразу и бросаться сломя голову на поиски Малики, вот и жевал в духоте, слушая женскую болтовню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33