Когда Аман и Эркин добрались до зимовки, расположенной у самой пасти Тара, уже смеркалось.
Всадники соскочили с коней, дымящихся от пота, и направились к деревянному дому зимовки. Аман огрел плетью по голове волкодава, с бешеным лаем хватающего за подол, открыл дверь. Точно воробьи, увидевшие кота, замерли табунщики. Расположившись вокруг железной печки, они дулись в карты, расставив ноги и хохоча во все горло. После минутного оцепенения они повскакивали с мест и с преувеличенной заботливостью бросились к гостям.
Аман не подал руки, не ответил на их «ассалаума-галейкум». Скинул полушубок, сел на корточки перед печкой, протянул к ней ладони Табунщики после замешательства кинулись с рукопожатиями к зоотехнику Он поздоровался и тоже повис над железной печкой.
Молчание затянулось, и тогда самый молодой из табунщиков, безусый мальчишка, сказал примирительно:
— Надо согреть кумыс. Замерзли вы, наверное, сильно.
Жигиты, не знавшие, как проявить себя, тотчас бросились к саба 1. Один взболтал кумыс, другой подставил жестяную миску. Осторожно, не задев и не побеспокоив начальника, мальчишка поставил миску на печь.
— Аман-ага, спокойно ли в ауле? — нарушил молчание табунщик Альке.
— Тебя интересует, как дела в ауле, а нас интересует, как дела в зимовке Алатай,— не отрываясь от созерцания своих рук, бросил Аман
— А мы думали, вы расскажете, что там творится Человек, сказавший слова, лишь один из всех
Саба посудина из лошадиной кожи
не суетился, сидел вдалеке от очага, и лицо его возникало в отблеске пламени, не давая себя разглядеть. Аман лишь по медно-рыжим усам догадался, что этот табунщик ему знаком давно, еще с детства. Присутствие его всегда вызывало странное томительное чувство. Брезжило какое-то воспоминание: летний полдень, жеребенок на тонких слабых ножках, мальчишки-друзья. Потом пришел медноусыи, и жеребенок исчез. Мальчишки знали, что по обычаю жеребенка-близнеца полагается зарезать. Но он так сверкал на солнце, и мать-кобылица бормотала над ним так нежно, и медноусыи табунщик был сам близнецом, и они доверили ему тайну. А жеребенок к вечеру исчез.
Медноусыи или его брат, их невозможно различить, был председателем колхоза в тот страшный год, когда отца унесла и искалечила лавина. Теперь кто-то из них — простой табунщик, кто-то — простой чабан. Аман почувствовал вызов в словах медноусого, и этот вызов почувствовали все. Табунщики притихли. Эркин хотел что-то сказать, но Аман остановил его рукой.
— Разве для вас рай наступил раньше других? — спросил он спокойно, хотя хотелось закричать.— Что за беспечность? Словно женихи, приехавшие на первую ночь к невесте, сидите играете в карты, жрете казы \ рыгая, пьете кумыс.— Схватив миску, стоящую на печке, он начал пить большими глотками.
— Товарищ управляющий, оставьте и мне глоток,— сказал Эркин, пытаясь немудреной шуткой разрядить сгущающийся электричеством злобы воздух в избе.
— Убейте, но скажите, за что сердитесь! — взмолился мальчишка.
— А ты не догадываешься?
— Правда не знаю, ага.
— Может, вы догадываетесь, кто постарше? — спросил Аман двух других.
— Мы свое дело знаем,— буркнул из сумрака медноусыи.
— Тогда я вам объясню,— угрожающе сказал Аман.— Отвечайте на мои вопросы. Сколько дней идет снег?
— Третий!—откликнулся обрадованно табунщик Альке, тихий, измученный какой-то затяжной болезнью человек. Его томила смута, сменившая такую веселую и спокойную жизнь зимовья.
1 Казы - конская колбаса
— На сколько толще ^снег по сравнению с прошлыми годами?
— Примерно на два метра.
— С тех пор как ты помнишь себя, был такой джут?
— Нет, ага. Но мой отец рассказывал: когда я был младенцем, пришел.страшный буран.
— А он не рассказывал тебе, что делали настоящие жигиты в это время? Почему вы ведете себя так, будто на улице благодатное лето? Почему никто из вас не спустился вниз узнать, есть ли корм у скота? Почему никому не пришло в голову узнать, как дела у тех, кто еще выше в горах, кому еще труднее?
— Для того и начальство, чтобы думать о других, а мы думаем о себе,— сказал медноусый.
Злость Амана невидимой волной словно затопила избу, но из темного утла навстречу ей поднялась такая же глухая злоба, и это ощущали все.
Эркин напрягся. Он чувствовал, что негодование Амана имеет какую-то тайную причину. Две злобы, столкнувшись, могли вызвать буран пострашнее того, что бушевал на дворе, и Эркин сказал спокойно:
— Потому мы здесь, любезный, что думаем обо всех. Но меня интересует, как обстоят дела у вас с кормами...
— Сено у нас кончается...— тихо сказал Альке.
— Значит, пойдете прокладывать путь к скирдам И когда мы вернемся из Алатая, сено должно быть.
— Как прокладывать?! — жалобно спросил Альке. На двор носа нельзя высунуть.
— Даже если будет вьюжить не снег, а кровь, вы это сделаете А теперь подберите нам коней, пора в путь.
— Ой, ага,— покачал головой Эркин,— куда пойдем блуждать среди ночи и что изменится если мы выйдем на рассвете?
— Если боишься, надо было оставаться дома. Ты знал, что едешь не на великий той.
— Зоотехник прав,— сказал рыжеусый если и падет четвероногий скот на Алатае, то наверняка двуногие выживут. Продовольствия, слава богу, хватает. А вы можете оказаться ни там, ни тут, заблудитесь в пути, помрете, унесет вас вода Кабы. Не знаете даже, где вас встретит опасность обвала. По-моему это будет ложный патриотизм.
«Зачем он его дразнит? Зачем злит толкает на безумство? — думал Эркин стараясь в темноте разглядеть
148
Альке принес холодное мясо, курт 1 Эркин принялся нарезать казы, лишь Аман и медноусый сидели непо движно Аман не отрываясь смотрел на бутылку, которая блестела, оттаивая у ргня
«Кажется, обошлось»,— весело думал Эркин, аккурат но раскладывая на тарелке аппетитные кусочки
- Ну, товарищ начальник, речь толкай Закуска готова, - он протянул Аману тарелку
Аман, словно очнувшись, обвел всех взглядом Та бунщики в нетерпении протягивали стаканы, лица их озарялись вожделением и алыми отблесками пламени
- Да, да, скажите нам что-нибудь вдохновляющее Воодушевите свой бедный народ на подвиги,- Медноусый захохотал
Мальчишка с готовностью подхватил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33