бессознательно, как подсолнух, стремясь к солнцу, он приподнимался приподнимался и вдруг сел, словно суслик у норы.
Какое счастье он испытал!
Сколько раз потом, в минуты отчаяния, когда его сидячее положение стало вечным, он вспоминал это первое чувство счастья, свой крик радости, и отчаяние отступало.
Аспан попытался пошевелить ногами — напрасно. Даже не болели; как будто какие-то духи поделили его тело, кому-то достались ноги, и он унес свою долю навсегда.
Вода, заполнившая саптама-этик ', замерзла. Надо было отогреться, разжечь костер. Да, но спички, которые всегда клал за голенища, безнадежно вмерзли в лед, пропали. Хотелось есть. Он сунул руку за пазуху. Слава богу, курт уцелел. Надо быть осторожным, съесть немного. Он кинул в рот маленький кусочек, принялся сосать, остальное бережно спрятал во внутренний карман полушубка, близко к груди.
Засмеялся.
«Глупый Аспан, зачем беречь курт? Кто в злую непогоду пойдет искать тебя в ущелье Тар, куда и летом-то не ступает нога человека? Сначала съешь курт, потом тебя съедят волки. Или наоборот: вместе с тобой они съедят и твой курт, так что экономить его незачем...»
И все же только черт живет без надежды. Может, все-таки найдется какой-нибудь отчаянный и отправится на поиски? Вот хорошее занятие: посчитать отчаянных. Довлет, Болат, Каноат, может быть... Набралось десять. Немало. Что касается других аульчан — сегодня друзья, завтра враги, только и ждут, когда ошибешься.
Горсточка родственников примчится со слезами к Камке и, конечно, не забудет припомнить его упрямство, скажет — сам виноват. Близкие всегда так говорят С тех пор как сел на коня, он, сирота, ни разу не ходил к близким с протянутой рукой. Сам поил и кормил себя, как поит и кормит себя любое маленькое насекомое
1 С а п т а м а этик - сапоги до колен
в природе Он не любит советов. Ничего, прожил и без них.
Отметил равнодушно: прожил.
...Да, прожил без советов. Советчики появились, когда имя загремело не только в районе, но и в области «Поменяй жеребенка на стригунка, нет, поменяй кобылу на стригунка». Не слушал, потому что жил без хитрости и дальше проживет. Пусть смеются: «Аспан такой честный, что может вдоль поделить конский волос». И еще: родичи не признают самостоятельности, считают зазнайством Легче зло простят, оно понятнее. Значит, ошибся, насчитав десять. Десяти не будет. Ничего не будет. Никто не обернет в саван, не прочитает заупокойную молитву Родителей давно нет, сын — еще дитя. Ни сердце, ни мозги его не достигли зрелости. Значит, судьба выбрала та бунщику подходящую безвестную смерть в одиночестве на дне расщелины, среди глухого леса. Ну что ж, убежать от нее не может даже тот, кто сидит в доме аллаха
Показалось, что хрустнула ветка. То ли человек, то ли зверь шевелится.
Прислушался с любопытством. Страха не было, его унес снежный обвал. Кто-то бродил совсем рядом «Зверь или человек? Зверь мне подходит больше. О боже, пошли мне зверя! Пусть съест меня, это лучше чем терпеть такой собачий позор, какой терплю я. Будут темнеть на снегу моя алая кровь и мои кости. Весной их унесет талая вода. И не останется от меня ничего в этом грешном мире, исчезну тихо или превращусь в зверя, съевшего меня, и начну вторую жизнь. У сына есть мать, не пропадет, как не пропал я...»
Справа, круша снег, передвигаясь будто вплавь, возник косолапый хозяин Алтая. Аспан оглянулся, обрадовался до сумасшествия и рассмеялся во все горло. Даже закричал непристойно:
— Ассалаумагалейкум, мой медведь! — Медведь замер в изумлении.— Иди же, иди, не бойся, оружия у меня нет.- Аспан призывно махал рукой.— Иди! Наверняка тебя выжил из берлоги среди злющей зимы мой обвал и предназначенный мне крик. Извини. Но я вознагражу тебя Иди же, иди, ты ведь голоден, так насыться до самозабвения моим мясом, мой медведь. Не окажу никакого сопротивления, ешь большими, большими кусками. Давай соединим наши души и пойдем гулять по горам. Честно говорю, не обманываю — ешь меня, пусть бог пода рит мне твою свободу, твою непонятливую дурость
Человека, превратившегося в медведя, не испугает ни какой крик Иди, мой косолапый, хапай и ешь меня
Медведь стоял неподвижно и внимательно смотрел на кричащее так громко, размахивающее лапами существо Смотрел, потом отвернулся и не спеша ушел.
— Эй, вернись! — закричал вслед Аспан.- Попробуй человечьего мяса!
Медведь уходил, скрипя снегом, и треск валежника становился все тише и тише.
— Не захотел легкой добычей окровавить свои когти Эх, мой добрый зверь, не захотел поживиться пищей добытой без схватки, без труда. Значит, и у тебя есть совесть И, значит, мне суждено жить. Жить калекой без пользы, без радости.
Аспан нащупал на поясе ножны. Вытащил нож с руко яткой из рога тура. Пальцем попробовал лезвие остался доволен. Поднес нож к груди.
«Нет, может не пройти сквозь полушубок и не достанет до сердца».
Расстегнул пуговицы, распахнул полы.
«Родной край, люди добрые, будьте здоровы и счастливы,— прошептал Аспан,— оставляю единственного сына тебе, гордая гора, тебе, ветер, тебе, укрытая снегом черная земля, тебе, небо, вам, реки и озера, птицы и звери, всем вам оставляю. Прощай, Аман!» Он поднял над собой руку, и вдруг кто-то жалобно вскрикнул над ним:
— Нет, нет, нет! Аспан замер.
— Нет, нет, нет! — повторил неведомый голос над его головой и потом что-то неразборчивое. Бормотание перешло в разрывающий душу плач.
Аспан поднял глаза. На ветке кедра сидела огромная черная птица с прекрасным женским лицом. Он узнал девушку из Сармоньке.
— Так вот когда ты пришла ко мне, моя красавица — тихо прошептал Аспан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33