— Ну смотри! Ты не только нанес ущерб, но и показываешь безмозглую строптивость. Берегись!
— Дальше простого табунщика понизить не сможешь,— сказал Аспан.
Управляющий уехал, не отведав бешбармака, не осмотрев хозяйства и ни разу не взглянув в сторону Аслана — простого табунщика.
— Неужели твоя рука могла быть неточной? — спросил мальчик.
— Да вот случилось.
—- Я не верю, дедушка, ты ведь попадаешь ножом в крест с десяти шагов.
— Теперь попадаю, но ведь я долго тренировался Сидел и кидал, сидел и кидал, и так часами. И потом, теперь у меня руки гораздо крепче, чем раньше.
— Скажи, а зачем тот человек науськивал собаку? Зачем сердил тебя своим криком? На тебя никто не может кричать.
— Да теперь никто, а тогда кричали на всех нас.
- Папа никогда не кричит, а ведь он тоже управляющий. Мне кажется, он огорчился, что ты не пил с ним чай. Ушел не попрощавшись.
...Аман один сидел в конторе отделения уже, наверное, больше часа. Никто не спешил за поручениями, хотя, Аман был в этом уверен, многие видели из окон, как он направлялся в контору. Из-за суровых алтайских зим окошки в домах крошечные, но, когда нужно, аульчане в эти крошечные окошки видят все.
Аман чувствовал, как дрема овладевает им. За окном мечутся тысячи, миллионы бабочек-снежинок, снаружи все белым-бело, а здесь сумрачно, тепло. Аул, который всегда был шумен, как балаган,— мычание коров, лай собак, крики бесчисленных детей,— теперь умолк, словно проглоченный землей.
Аман думал о том, что эта мертвая тишина способна лишить человека разума,— такую гнетущую, замедляющую биение сердца тоску она навевает.
«А может, эта тоска от другого? — спросил он себя.— Может, утренний взгляд отца, мой уход без прощания, предчувствие дальней и трудной дороги лишили меня привычной стойкости и спокойствия?»
Аман посмотрел на часы. Скоро девять.
«Если никто не придет по домам не пойду — решил он,— поеду один Черт знает что такое! То их не выгонишь из конторы, сидят часами, дымят, хохочут, а теперь не показывают свои макушки, словно провалились сквозь снег. Чуют, чем пахнет - поездкой на Алатай Но они предпочитают не знать об этом, хотя понимают, как важно сейчас пробраться к зимовьям. Странный народ эти казахи, беспечный, и каждый полагается только на себя Но ведь и ты сам такой же...»
В окне промелькнул чей-то силуэт
Вошел зоотехник Эркин. Пожалуй, это был самый пос ледний из жителей аула, кого бы Аман выбрал в попутчики Чужак, приехавший сюда года два назад из Моинкумов, в спутники не годился; и кроме того, существовало еще одно, не очень приятное обстоятельство в их отношениях Но сегодня был день судьбы, и к тому же в обязанности Эркина входила поездка на зимовья.
Эркин задержался у порога, отряхивая снег, облепив ший его, смотрел прищурившись. После белизны улицы ему трудно было привыкнуть к сумеркам комнаты
— Здоров, Эркин? — приветствовал Аман, и Эркин улыбнулся радостно и растерянно.
- А вы здесь, начальник! Здоровы ли вы? Почему в одиночестве?
— Все, наверное, застряли в глубоких снегах. Нет никого. Я рад, что хоть ты живым добрался гонимый богом
— Закурить не будет? — спросил зоотехник, тряхнув спичечным коробком.
— Ох уж ты, Эркин! Не меняешься... Твое приветствие всегда начинается с просьбы закурить. Я дам тебе десять рублей, купи, пожалуйста, торбу сигарет. До каких пор ты будешь ходить с протянутой рукой и трясти коробком Ведь ты не женат, деньги от тебя прятать некому, в чем же дело?
Аман пожалел, что намекнул на холостяцкую жизнь зоотехника,— такая шутка могла обернуться неприятным ответом. Ведь Аман не дал разрешения своей сестре выйти замуж за чужака.
Но Эркин не стал цепляться, засмеялся добродушно
— Ой, я ужасно забывчив с куревом! А вы забывчивы насчет спичек. У вас их тоже никогда нет.
Он вынул из пачки, которую ему протянул Аман, сигарету. Лихо прикурил.
Упоминание о спичках кольнуло сердце. Вспомнил, как утром сердился отец, вспомнил его укороченное тело торчащее на постели. «Бисмиллахи! Бисмиллахи!»
Эркин чиркнул снова спичкой, поднес ее управляю щему
— Один говорит «У меня нет»; другой говорит: «У ме ня есть» Я думаю, это лучший способ жить рядом
Аман не ответил
Оба посидели молча, потягивая сигареты. В сумереч ной комнате даже дым был невидим, исчезал, будто уходя сквозь стены
Только что по пути сюда увидел старика, вашего старика, сказал Эркин, откашлявшись,— намертво за вязал шнурки своей ушанки и крепко прирос к седлу Он подозвал меня и послал за бутылкой красного. Я спросил «Для чего вам?» - а он ответил- «А что? В милицию хочешь сообщить? Сразу видно, что чужак,— не знаешь что с вином делают Пьют, пьют, мой любезный. И вообще, чем допрашивать меня, поезжай лучше в Алатай, а то будете потом седлать курук вместо коней» Он ведь дело сказал
— А куда держал путь? - спросил Аман
— Направился в сторону Моты.
— Понятно,— сказал Аман.— Он с утра был в плохом настроении Видел дурной сон. Наверняка поехал читать молитву на могиле, в которой похоронил...— Аман запнулся, подыскивая слово, - принадлежавшее ему
— Апырай! Я слышал, что вот уже скоро тридцать лет, как Аспан-старик ездит туда, выпивает один бутылку и возвращается. Своеобразный намаз. Извините, ага может, вам неприятно говорить об этом, но толки о странной привычке Аспана-старика было первое что я услышал, приехав в ваши края.
— В каждом ауле есть своя достопримечательность,— холодно сказал Аман — В нашем — странности моего отца
— Вы меня не так поняли. Я хотел сказать, что, совер шив похороны «принадлежавшего ему», он сделал что-то удивившее людей, и все уважают его за это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33