..
Тут — по окраинным сторонам древней станицы — и жили из века в век старожилы ее — рядовые коренного, потомственного казачества. И родовые подворья их смыкались с окрестным, настежь распахнутым великим степным простором, с бескрайней целинной округой, отведенной под летние пастбища для общественных табунов дойных и яловых коров, овечьих отар и прочей домашней скотины. Выгоны соседствовали с имениями этих одностаничников. Они были — рядом. За огородными изгородями. За оградными плетнями. За воротами. Потому-то так пряно и бражно пахло в этих краях в погожие летние вечера пленительным ароматом полевого разнотравья. Парным молоком. Сочной коровьей жвачкой. Теплой — оранжевой от жарких вечерних зорь — подкопытной табунной пылью. Вялым, печальным дымком кизячных костров в далеких — едва различимых в молчаливом степном просторе — кочевнических аулах.
Такими были станичные подворья пашенных наших соседей. Однокашников — в прошлом. Односумов. Однополчан — по прежней сторожевой службе на границе с Китаем, а то и в Действующей армии на любом из театров военных действий с неприятелем... Одностаничников, броских — когда-то там — на вид, на осанку, на выправку стремянных джигитовщиков на смотровых конных учениях — в канун выхода в полк — в присутствии самого Наказного атамана Сибирского линейного казачьего войска!.. И не матери — дома родили их, детей удали и отваги. Гарнизонных трубачей и полковых запевал. Георгиевских кавалеров. Сородичей по оружию. Неробких бранных рубак. Картинных красавцев — грудь колесом, чубы — навылет, сабли — наголо. Столь живописно выглядели они на лакированных заморских карточках, заснятых с них — в пору былых военных кампаний — где-то там. На чужой стороне. В иноземных державах...
Ничего не скажешь, народ был тертый. Степной. Вольнолюбивый. Двужильный. Бывалый. И огни, и воды, и медные трубы — по сказам — прошли в свое время они — как отцы их и деды и прадеды — в маршевых эшелонах генералов от кавалерии. И полковые знамена и штандарты их реяли над горными перевалами под чужестранными небесами Балкан. Взвивались над хмурыми сопками Маньчжурии. А на памяти старших из братьев нашего поколения еще свежи были воспоминания о сабельной славе знаменитого — по I мировой войне с немцем — Брусиловского прорыва!
Но все это — в прошлом.Что и говорить, с верховной станичной знатью были наши пашенные напарники — далеконько не ровня. Ни в чем. Ни в именитости. Ни в имуществе. Да и — вообще. Ни в кураже. Ни в риске. Ни в горлохватстве. Ни в матерщине. Ни в осанке. Ни в спеси.
Хлебодобытчики нашего пашенного государства се-вали от пятка до десяти десятин на двор. В основном, понятно, пшеницы. Поменьше — на две-три загонки — иных прочих злаков в подспорье. Ржи. Ячменя. Проса. Овса. И это — в зависимости не столь от радения, сколько от силы каждого.
Те же — станичные наши князья во князьях — распахивали каждую весну от полусотни, а то и до всех ста с гаком все тех же казенных десятин — на хозяйство. Засевали они широкозахватные свои пашни только отборной, спросовой — через заезжих хлебопромышленников — и на рынках России и далеко за ее пределами знаменитой по тем временам Русской пшеницей. Всякие же прочие злаки, хоть тут и тоже севались, но в расчет пробойными хозяевами не брались. Главное было — в увесистых осенних намолотах сортового, до звона сухого, искрометного — как золотые империалы — пшеничного зерна. И от проливных — в урожайную пору — бражных ливней его захлебывались иные глубокоутробные, неподвластные ни огню, ни воде закрома, упрятанные за кремнистые крепостные стены амбаров. В прок. В неубыток. В надежу!
Да и удельные пашни-то пробивных, разухабистых земляных королей были от нашенских наособицу. В далеком далеке от станицы. На краю света, можно сказать. На отшибе. В глухой, пропахшей дымом кизячных кост-
ров блуждавших окрест казахских кочевий глубинной степи. На арендованных у казны так называемых Землях Кабинета Двора Его Императорского Величества. Так, по крайней мере,— с заглавных букв — титуловались тогда в казенных бумагах примыкавшие к станицам Горькой линии Западно-Сибирские необжитые степи.
Вот на этих-то царедворских землях и императорствовали наши станичные козырные тузы. Немировы. Стрельниковы. Стабровские. Крутиковы. Вронские. Боярские.
Кроме щедрых на урожаи — не утомленных еще накопленным за века плодородием — целинных земель владели там именитые нресновчане безраздельными степными, луговыми и займищными пастбищами. Одичавшими от подножных кормов и воли конскими косяками. Табунами — ходячими тучами — рогатого скота. Отарами осоловевших от жира курдючных баранов. Целыми стадами воловьих, верблюжьих и конских упряжек. Бродившими в степях полчищами джатаков — безлошадных казахских кочевников,— полударовых — за крышу над головой, за кусок хлеба — рабочих рук.
Однако не только одни эти полударовые рабочие руки — при избытке гужевой или ярмольей там тягловой силы в хозяйствах — приумножали из года в год шальные ярмарочные барыши и дивиденды удалых на разгул и разбой атаманов императорских земельных владений. В придачу и к тому, и к другому, и к третьему день и ночь — от зари до зари — чертомелили на их пашнях новомодные — диковинные по тем временам — земледельческие машины. Техника. Так теперь бы сказали.
Все эти хитроумные пахарьские орудия, сеятельные, жатвенные и молотильные машины были ненашенскими. Из-за морей. Одни — из Америки. Другие — германские. С броскими, нарядными фирменными таврами на самом видном месте любого такого изделия заокеанских заводов Мак-Кормика или — тоже не близкой от наших мест — Германии и какого-то загадочного, малопонятного — Рандруппа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57