— И как только ты это, кум, уцелел после такой страсти?!— восклицала в таких случаях с непритворным, по-детски наивным изумлением мама.
— Бог пронес, стало быть. А то ишо — как жа?! Да я-то што. Всего-навсего — нижний чин. Трава в чистом поле!.. А ты вот скажи, как сам Скобелев уцелел? Ни одной царапины — за весь поход. За всю восьмилетнюю кампанию!
— Смелого — пуля боится. Храброго — штык не берет!— утверждал дедушка Арефий с пылкой категоричностью.
— Скобелев — пулям не кланялся. И перед штыком - не робел. Про это вся армия наша хорошо знала,— отвечал дядя Егор.— И все же — после каждого
штурма — все мы ликовали и диву давались при виде невредимого генерала!.. Приходилось мне читывать про птицу Феникс, которая сгорела дотла, а потом — воскресла из пепла! Так вот и наш Скобелев. Не один раз воскресал он из мертвых после огня и дыма штурмовых схваток с неприятелем. А последний свидетель тому — наша битва за крепость Геок-Тепе!
— Но тута-то ведь ты его спас от верной гибели, кум,— не чудо!— напоминал ему об известном нам всем его подвиге дедушка Арефий.
— Так точно. Был такой презент... Вовремя излов-чась, сбросил я пикой наземь с коня дикошарого босиканта-текинца. Оплошай я тогда на секунду, и лихой бу-сурман вмиг косой своей саблей снес бы напрочь голову генералу!..
— И не нашивать бы тебе тогда век-повеки, куманек, именных серебряных часиков!— подливал масла в огонь дедушка Арефий.
Так с малых лет наслушался я от дяди Егора немало таких рассказов о Скобелеве, портреты которого украшали передние углы почти всех горниц в станицах нашей всей Горькой линии. Висел в переднем углу скобелевский портрет и в нашей горнице,— правда, не такой роскошный, как у моего крестного.
И выходило, что в казачьих семьях чтили генерала более, чем самого царя, портретов которого — если они и были в доме — никто не вывешивал рядом со Скобелевым — в переднем углу и тем более под божницей.
В нашем же доме портреты Николая II и всех членов царской семьи украшали, например, старенькую клеенку на кухонном столе. И во время семейной трапезы мама запросто ставила на облик государя-императора — он красовался в центре столешницы — обливной горшок со щами или глиняную миску с просяной кашей. Я же, в предвкушении сытного обеда или запоздалого ужина, нетерпеливо барабанил своей расписной деревянной ложкой по светлому лику наследника престола — цесаревича Алексея или по пухлым щечкам и надменным губкам сестер его — великих княгинь,— правда, обольстительных на тогдашний мой взгляд — смотря с какой стороны стола сидел...
Позднее я уже многое знал о Скобелеве не только со слов бывалого и начитанного дяди Егора, но и из прочитанных мною — учеником третьего класса начального станичного училища — книжек, взятых из школьной библиотеки.
Родился Михаил Дмитриевич Скобелев в 1843 году. В военной семье — его отец и дед были генералами, хотя и из незнатного рода. Род Скобелевых вел свое начало от однодворца Никиты Скобелева — тоже военного, однако дослужившегося в XVIII веке только до сержанта.
По окончании Академии Генерального штаба, Скобелев в 1869 году был откомандирован в Туркестан, под начало Ташкентского военного генерал-губернатора Кауфмана.
В Туркестан Скобелев прибыл двадцатишестилетним капитаном Генерального штаба. А спустя восемь лет, по завершении кампании, отбыл в Россию в чине генерал-адъютанта.
Неслыханно пышную встречу устроили генералу жители Москвы.Но совсем по-другому встретил Скобелева сановный, чопорный Петербург, проявивший подчеркнутое равнодушие — ежели не полускрытое презрение — к высоким его наградам.
Тон тому задал новый император — Александр III, едва успевший вступить на престол после убитого народовольцами отца — царя Александра II.
Вновь нареченный самодержец всея России принял героя более чем холодно — с сухостью, близкой к враждебности, нашел уместным попрекнуть боевого генерала во время этой недолгой аудиенции за то, что он не сумел уберечь от гибели молодого, блестящего генштабиста — графа Орлова, погибшего при штурме крепости.
На этот неумный царский упрек Скобелев ответил лишь легким пожатием плеч и мимолетной бледностью красивого, холеного лица — верным признаком на мгновение бросавшего его в озноб гнева — близкого к бешенству...
Изрядно перепуганный доселе неслыханной в государстве популярностью молодого генерала, царь, втайне завидуя боевой его славе, острому уму и даже броской внешности, ненавидел Скобелева.Ненавидел и боялся его.
Боялся не меньше, чем революционеров-народовольцев, покончивших с его отцом — Александром II и, по слухам, бродившим по Петербургу, грозивших теперь и ему — Александру III — той же карой.
Скобелев же, даже не скрывая своего глубокого презрения к царю и хорошо зная об огромной своей популярности в войсках и в народе, держал себя, вращаясь в великосветских кругах столицы, подчеркнуто вольно и независимо. А туповатый, в высшей степени подозрительный и трусливый император не в силах был унять своей властью героя России, затмившего своей громкой славой тусклый облик нового самодержца.
Но подлинно царские почести оказали ему русские люди на родине при победоносном завершении Балканского его похода.
На этот раз героя Шипки и Плевны народ встречал хлебом-солью.Колокольным звоном.Поднятыми из церквей хоругвями.
Развернутыми знаменами полков, сражавшихся под началом боевого генерала на Балканах.
В Могилев, где была расквартирована 16-я дивизия, которой командовал в одно время Скобелев в боях под Плевной, въехал генерал поздним осенним вечером при свете пылающих факелов, среди выстроившихся шпалерами войск и многотысячных толп народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57