Светало. Заворчали первые автобусы, подвывали троллейбусы, расчирикались трамваи. На остановке ругались два цыгана, скрипачи. До утра они играли где-то в баре, а теперь не могли поделить пять крон. Я подошел к ним, достал две десятки, выхватил у них пятерку и загоготал. Они обалдели. А мне словно кто пятки щекочет — гогочу за двоих. Они попятились, начали отступать, будто цыплята перед петухом, и тут один из них споткнулся и плюхнулся на те самые щечки, которые всегда в тени и не видят солнечных лучей. Мне только этого и не хватало, я давился от смеха, не в силах остановиться, перегибался в поясе, улица на мой гогот откликалась эхом, все равно что на сирену «скорой помощи», ну, немножко потише. Цыгане подхватились и дунули прочь. До сих пор небось бегут, остановиться не могут, разве что духу не хватило бежать дальше.
Дома перед зеркалом я проверил, как это выглядело. Да, пожалуй, я бы тоже дал деру.
Нагнал же я на себя страху, а что, если речь идет об элементарной медицинской ошибке?
Мало ли человечество допускало умышленных и нечаянных ошибок? Они вот считают, что у меня рак. А насколько он изучен? Не стану, конечно, лезть с мякинным рылом в калашный ряд, но каких только болезней нет на свете, а много ли о них известно врачам? Я тут как-то толковал с одним медиком, и он открыл мне удивительную вещь. Не зря говорится, что у молодого душа нараспашку, вот и он не научился еще скрывать свою беспомощность и незнание. «Давай,— говорит,— подойдем к делу чисто теоретически». «Что ж,— говорю,— валяй, сыпь». А он мне — дескать, знаешь ли ты, с каких времен человечеству известно про рак? С каких же? И он заговорил о раке костей, который обнаружили у мумий. Потом сказал про дикое мясо. Я поддакивал, мол, как же, знаю, когда-то так называли подкожные наросты, которые порой вылезали и наружу. Он долго говорил, а я мотал себе на ус, что и цирроз печени, и фиброз легких — это все дикое мясо и разновидность опухолей. Я решил проверить, что говорят на этот счет авторитеты, зашел в библиотеку, полистал кое-что — ни фига подобного! Я, конечно, не понял всяких там медицинских тонкостей, про которые он говорил, но нутром чуял, что правда — за этим молодым медиком. Нате вам пожалуйста! Ничего себе — медицинская ошибка. Что бы там у меня ни было, живи себе в долг, однако жди расплаты: рак сожрет тебя, будет расти в тебе, как тесто на дрожжах!
У меня в жилах, сами понимаете, не сыворотка течет, особенно когда тебе долдонят и долдонят одно и то же, сыплют слова, будто коза свои орешки, но вот медик меня порадовал! Я стал думать о возможной ошибке. Короче, какую б там заразу у меня ни обнаружили, пускай самую крошечную, только от нее никуда не денешься.
И мысли мои льстиво заметались, не отбрасывая страха, но и не отказываясь от надежды, которая, глядишь, и возьмет верх.
Было воскресенье, я зашел на биржу «Ориент», в кафе то бишь, где собирались те, что всегда норовили спеть лазаря, но при этом прекрасно знали, как поставить монету ребром, чтобы получить две. Сходились тут и картежники и, согрев себе душу аперитивом предстоящих партий, отправлялись куда-нибудь на частную квартиру, где на кону в игре лежали солидные стопки купюр. По четвергам и пятницам в кафе распоряжались шахматисты и блаженствовали, как горох на шесте; многие заявлялись сюда за еженедельным заработком в блицтурнирах, от столиков то и дело раздавалось приглушенное: раз-два-три, раз-два-три-четыре-пять-пять последний раз! Ты мне, я — тебе, и ничего задаром. Страсть, однако, способна была превратить деньги не только в «Сунар» — ты мог оказаться в субботу с пустой мошной на пристани, и в то же время, если повезет, у тебя могли быть впереди две субботы с полными мешками. На бирже толкались те, что всегда знали сегодняшний курс любой валюты на венской бирже. Однако успешнее всего можно было нагреть тут руки в воскресные утренние часы, когда биржа старых монет и почтовых марок безраздельно принадлежала прохиндеям, карманы которых битком были набиты бумажками, которые кто-то в насмешку окрестил расписками за выполненную работу.
Наметанный глаз различал здесь два типа людей: одних тут знали как облупленных и видели насквозь, в том числе и содержимое их карманов; на лице у них было прямо написано, что они за грош продадут отца с матерью, иной раз они задирали нос и не замечали, что почва уходит у них из-под ног; и были здесь такие, что лезли из кожи, обливались потом, но ковырялись в гнилом товаре и в итоге уходили, купив кота в дырявом мешке. Слухи о бирже ширились — «Бета — Бете, а та по секрету всему свету», росла слава биржи, где можно разбогатеть, ободрать другого, забодать ходовой товар. И вложить капитал — чем в основном и занимались.
У этой игры были свои правила. За двумя зайцами не гонись. Лучше с умным потерять, чем с дураком найти, и так лови, чтоб и самому уйти, потому что на собственной шкуре испытать, что почем, охота разве что последнему дураку.
А теперь обо мне. Я уже кое-что накопил, а тут пронесся слух, будто все сберкнижки по стране учитываются счетными машинами, так что без толку ездить в окрестные города и там заводить себе новые книжки. Потащился я на биржу. В былые времена, пока мне еще не приходило в голову трястись над каждым грошем, как черту над грешной душой, я баловался филателией и купил несколько редких серий Боснии-Герцеговины.
Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего! У меня отличная память на цвета, и тут меня начало грызть сомнение, будто червяк — яблоко.
Нужда научит есть калачи — и я поспешил избавиться от марок, через две недели выгодно продал серию, отхватив солидный куш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34