И от первой, что умерла от лейкемии, кое-что осталось. Вторая — совсем молодая вдова преуспевавшего старичка-юриста, представляете?
С Просом мне надо потолковать отдельно.
Ладно.
Было около полуночи, все вокруг в голос орали — что поделаешь, алкоголь притупляет слух,— когда я вытащил Просо на террасу покурить.
— Слушай, инженер, такого помнишь — Пупка?
— Пупок?
— Пупка!
— Пупка работает в каком-то управлении.
Просо держался как американский президент после победы на выборах.
— Да? Вы же вместе работаете в одном управлении! Он мой сосед,— подловил я его.
— Да! Коллега! Я и не знал, что вы знакомы, извини.
Я тебя извиню!
— Я велел ему кланяться тебе. Он передавал?..
— Ты передавал, а он забыл. Конечно. Сколько забот — удивительно ли!
Я тебе дам — «забыл»! Припомню, как ты меня поливал!
— Что поделаешь,— протянул я равнодушно,— он кое-что рассказывал про тебя.
С Проса сразу слетела напускная снисходительность. Я же решил покамест воздержаться и не напоминать, что мне известно о его взяточничестве.
— Отчего тебя не видно теперь на бирже? — Я решил немного отвлечь его внимание и успокоить.
— Как-нибудь расскажу подробнее. За мной следят. Голову отдам, что шпионят. Ты не замечал? Хотят меня изничтожить. Доносы, наговоры, всего не расскажешь! Лишний раз из дому выйти опасаюсь. У меня все имущество переписано, от жениных драгоценностей и денег — тех немногих, что у меня есть,— до самой маленькой чайной ложечки. Список хранится у одной посторонней особы, так что, если со мной что стрясется, тот человек обнародует его в случае чего. Я себя ликвидировать не дам!
— Да, забот у тебя хватает, сочувствую,— покивал я.
— Ты, что ли, живешь спокойно?
— Кто же тебя выслеживает? — вернулся я к им же затронутой тревожной теме.
— Кто-кто! Прячутся!
— Какая-нибудь организация? Государственные органы? Тайное общество?
— Неизвестно, они таятся. А все после выигрыша! Но я не дам этим кретинам против себя козырей в руки! — (Увлекшись, он забыл, что и я один из этих «кретинов».) — У них на заметке каждый мой шаг! Ты не смейся, но в банк я хожу приклеив усы, с палочкой и сильно хромаю. Вот так! — И он очень натурально заковылял, припадая на одну ногу, все время на одну и ту же, не ошибался.
— Выходит, теперь ты ничего не вкладываешь в дело,— осторожно зондировал я.
— Да ты что! Я из-за этого сон потерял! Столько тысяч уплыло меж пальцев!
В афере с домами мы с ним конкурировали, он был малость нерасторопен, зато информацией располагал первый сорт: жена старалась для него, целыми днями только этим и занималась.
— Пупка говорил, что ты болел. Сейчас тебе лучше?
— Пупка! Пупка! Я за него мизинца в огонь не сунул бы. Ты тоже смотри в оба! Пупка уговаривал меня обратиться к психиатру. Наивная душа! Можно ли придумать что-либо глупее! Чтобы мне пришили то, чего у меня нет. И еще я рисковал бы оказаться недееспособным! Я не идиот! Им только попадись — не убережешься! Чем больше доказываешь, что ты здоров, тем больше тебя держат за психа...
— Чачо тебя не навещает? Сплетен с биржи не приносит? Ведь прежде он приходил брить тебя по воскресеньям.
— Ты что, какие там сейчас посещения! — ужаснулся он.— И не верь Чачо! Я тебе добра желаю.
И так далее в том же духе.
Не скрою, я тоже страдал подобной мнительностью, и среди опасных людей я у него, быть может, числюсь первым в списке, кого, будь его воля, он убрал бы не раздумывая. Но сейчас, имей он список при себе, тотчас показал бы его мне, своему другу, как он выразился.
С Я ной — язык не поворачивается называть ее Мишиной,— как вы понимаете, мы встречаемся довольно часто.
Я как-то обратил внимание на значительную между нами разницу в возрасте. Она высмеяла меня.
— Я твоя любовница, что ли?
— Нет.
А что мне еще было сказать?
— То-то же.
Вот именно.
Вместе нам было неплохо. Я не выказывал никаких далеко идущих поползновений, да и про себя ни на что большее не претендовал. Яну наши отношения, видимо, вполне устраивали, и мне такая подруга вполне подходила: Яна была красива, мила, и я осыпал ее знаками внимания. Подарки она не отвергала, но свои женские тщеславные капризы блюла. Инициатива чаще исходила от меня.
Порой она, будто забывшись, прижималась ко мне. Мысленно вздохнув, я на всякий случай комментировал про себя: как дочь к отцу. Комментарий был необходим мне больше для того, чтобы подавить желание...
— О самоубийстве ничего не хочешь слышать? — спросила она, когда мы приближались к новому фонтану, куда обычно приходили посидеть под вечер на железной лавочке.
Я хотел, но у меня хватит терпения подождать.
— О каком? А! — прикидывался я простачком.
— Чего прикидываешься?
Так мне и надо. Недооцениваю других.
— Тебе хочется об этом знать?
— Пожалуй, не очень.
— Вот как!
Ага, кажется, моя взяла.
В другой раз:
— Что тебе говорил отец об этом?
— Ничего. Честное слово, поверь мне.
Я погладил ее по волосам. Губы скорбно поджаты,
в глазах страх, а на сердце, глядишь, и страх, и скорбь, поди отгадай.
— И даже о том, что я пыталась это сделать?..
— Да говорил что-то неопределенное. Был, естественно, озабочен случившимся.— Что-то в этом роде.
— Занятно,— заключила она.
— Не понимаю.
Поди знай, что она имеет в виду!
— Ладно, ничего.
Значит, ничего.
И вдруг иногда:
— Иван!
— Мм?
— Я тебе нравлюсь?
Я улыбался.
— Ты когда-нибудь пробовал лишить себя жизни?
— Да.— Я не врал.
— Правда-правда?
— Почему это тебя так обрадовало?
— Сама не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34