При погружении ледяная вода сковывала мне икры, бедра, крепко обхватывала шею через водолазный костюм, но я и не думал о роковых судорогах рук и ног; проскальзывая в трюм останков затонувшего корабля, чтобы закрепить якорями тросики на предметах, представлявших большую или меньшую ценность, я никогда не думал, что крышке люка ничего не стоит захлопнуться и похоронить меня в чреве мертвого корабля. Вероятность такого факта возникала в моем сознании лишь во сне да при беседах с дотошными репортерами.
Если можно попробовать на вкус собственное несчастье, то я его испробовал сполна. Угроза смерти ударяла меня молнией, каждая клеточка моего организма застывала в напряженном ожидании. Беспомощность, однако, длилась не более секунды, и тут же все силы и резервы организма, о которых я даже не подозревал, мобилизовывались. В мыслях перепутывались разные конкретные варианты несчастья, дело даже не в том, какая именно беда приключилась: то я не мог распутать трос, на котором был спущен, то руки-ноги сводило судорогой, то я бился с захлопнувшейся крышкой. Теряя последние силы, я примирялся с неизбежным концом и не визжал, не кричал в отчаянии. Обмякнув, опустив плечи, закрывал глаза и ждал конца. Криво ухмылялся про себя, что принимаю его с достоинством. Я даже радовался, будто дезертир. Я существовал отдельно от своего тела, да, я в буквальном смысле видел себя со стороны, видел бессильное, еле заметное движение руки, которая не сжимала больше бездействующий кран кислородного баллона и безвольно повисала, поддерживаемая слабым течением, я видел свое тело, как оно, отлепившись от крышки люка, легонько, будто перышко в безветренный день, медленно" опускается на дно обомшелого трюма. Все это происходило с моим телом, но не касалось меня, я оставался в роли стороннего наблюдателя!
Человека можно стереть не только с лица земли, но и вообще вселенной.
И все-таки человеческие чувства, даже самые незначительные, могут взять верх над смертью! Не такой уж она всесильный враг человека, если у него против нее столько оружия, сколько красок можно увидеть на море. Месть побеждает смерть, любовь пренебрегает ею, честолюбие ее жаждет, печаль ищет в ней спасение, страх приближает ее...
Машина несется, урчит, впереди лихо, сзади страх.
— Останови!
Ладно. Скрипнули тормоза, машина юзом развернулась поперек дороги, уткнулась носом в боковую белую полосу.
Мы вышли. Ирма и Таня вывели под руки высокую Дану. Щеки ее надувались, но рвоты не было. С воем, яростной волной налетел ветер, и хлынул дождь. Девицы спрятались в машину. Неистовые порывы рвали с меня одежду, по лицу хлестали песчинки, обостренным взглядом воспринимал я пейзаж вокруг — склоны, покрытые рядами виноградников, холмы, натягивающие на себя сырой плащ
темноты. Мне стало хорошо. Распаленный лоб остыл, я хмурился, но мне стало вдруг весело, а девчонки злились.
— Знаю, знаю,— обрушил я на них водопад слов, просунув взлохмаченную голову в машину,— не будь грозы, вы пошли бы дальше пешедралом. Все, понял, еду шагом.
Так и поехал.
И еще впустил к нам голос Элвиса Пресли.
— О, разрази меня гром, если я что-то понимаю, чудеса в решете, да и только, фантасмагория! Передо мной видение или ты, Иван?
Такими словами нас приветствует Демо; движения его полны сдержанного достоинства, но наигранность смешна и совершенно не идет ему. Когда-то его прозвали Плантатором, в те поры он был скромным и великодушным виноградарем. А теперь, заделавшись депутатом, изображает из себя всесильного государственного мужа, произносит многозначительные фразы многозначительным тоном, сопровождая их соответствующими жестами; выглядит все это не слишком убедительно.
У Демо от напряжения сужаются зрачки, он прищуривается — уж очень ему хочется залезть мне в душу. Приглашением на вечеринку он озадачен. С чего бы это — десять лет спустя?! Ему давно надоело ругать меня жлобом, и после того, как он не смог выжать из меня ни полгеллера, Демо перестал мне звонить.
А ведь когда-то именно Демо первый продемонстрировал мне, что значит власть денег. Меня выкинули с философского факультета, и я нанялся торговать в выездном киоске. Продавал пиво на стадионе, ситро и шпекачки на бегах, на празднествах в защиту мира, глинтвейн на Первое мая. Как-то раз я заменял кого-то в маленьком буфете «Телевизор» возле «Мандерлака», открытом и по ночам; там я и познакомился с Демо. Он спросил, сколько я заколачиваю и не хочу ли иметь больше. Целую неделю я торговал вместо него в киоске во время сбора винограда. И едва не погорел: Демо подсунул мне для продажи собственное вино. На счастье, ревизоры были в дупель пьяны и собирались еще заморить червячка.
Я и не заметил, как за два года, во время которых успешно забывал все эти глупости из истории, психологии и философии, Демо научил меня развлекаться с девчонками, не связывая себя никакими обязательствами и вполне на уровне, в соответствии с его лозунгом: всякому дневному и ночному овощу свое время. Итак, два года спустя я купил себе машину и дал взятку в жилищном кооперативе. Ссуду на квартиру у государства я взял исключительно для того, чтоб не вызвать лишних подозрений, мебель тоже покупал не по госцене. Я не футболист, чтобы верить в счастливую звезду, знаю, слава богу, что свиней откармливают не бананами, а очистками.
Демо делает вид, что не заметил девчонок. Я прощаю ему эту невинную зловредность, справедливо считая, что розыгрыш все равно будет за мной.
Мы сели за накрытый стол, и Демо произнес речь. Само собой, глубокомысленно изрек он, девочек надо накормить, напоить, часок-другой на расслабление, и тогда уж можно балдеть на полную катушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34