— заигрывала она.
— Давай с тобой жить,— поспешил выпалить я, пока не растерял куража.
— А дети?
Невероятно!
— Сами пускай решают, как быть.
— Да, великодушием тебя не попрекнешь.
— До того ли мне?
— ?
— Ты прослушала: я скоро умру.
— Долго ли, коротко ли, а я тебя съем!
— А, да что с тобой, пьяной, разговаривать.— Ей-богу, я был оскорблен.
— Ладно, не грусти, смертушка моя,— фальшивя, запела Лена.
Я схватил кружку, до половины наполненную сливовицей, и ринулся в комнату, чтобы влиться в общий гам. Никто даже не заметил моего появления.
Кому не известно, как легко порезаться, когда бреешься чужим лезвием в чужой квартире, но наиболее-то чужим оказываешься сам себе, как усталый, измученный язык — зубам.
Я оценивал ситуацию, Лена потягивалась в бездетной супружеской постели, заманивая меня к себе. Муж с хмурым видом собирался на работу. Да, он предпочел бы, чтоб мы вышли вместе. Еще и поэтому я хотел, чтоб он слышал наши голоса, но не слова.
— Первым делом устроишь мне в Братиславе жилье,— рассуждала Лена. Да, мое предложение жить вместе обрадовало ее как новая игрушка.— Наконец-то мы заживем как хорошие муж и жена — ты в своей, я в своей квартире. Захочешь меня — постучишь. Заскучаю я — позвоню тебе.
— Эта система развалится еще до того, как мы окажемся вместе,— запротестовал я больше из вежливости и перевел разговор на другое: — О чем вчера был такой горячий спор?
— Да ни о чем... Почему развалится?
— Хм! У каждого из нас будет своя компания по интересам — половым и прочим... Не помнишь? Этот, из техникума, объяснял мастеру, а твой муж поддакивал.
— Пьяные бредни.
— Можно подумать, что ты не пила!
— Я-то помню, а вот у тебя провал в памяти, не дырка, а целая дыра во вселенной! Черная дыра!
— Пусть будет твоя правда! — Остальные слова я проглотил, пожирая глазами три темных пятна под Лениной чисто символической ночной сорочкой; они безжалостно атаковали мои чувства. Лена раздвинула шторы и села ко мне на постель. У меня задрожал подбородок.
— Элементарно простая теория. Не знаю, найду ли я точные слова, но ты уж соображай сам и подставляй, какие нужно. Политехник утверждал, что не видит разницы между философскими системами. Во-первых, мол, потому, что каждая из них оперирует разными понятиями, каждая как бы изъясняется на своем собственном языке. И в слова, внешне одинаковые, вкладывается различное содержание. Он, например, говорил о слове «время» и различных его толкованиях. А во-вторых... Что же было дальше? — Она взяла мою руку и положила себе на сердце. Тут щелкнул замок в передней. Лена спокойно встала, медленным, танцевальным шагом двинулась к супружеской постели, не прерывая объяснений и ни малейшим изменением интонации не выдав, что никого не ждала.— И еще он заявил, что любая философия, собственно, по-своему права и что все они в совокупности представляют собой единую мудрость человечества. Если две разные системы спорят между собой, это не значит, что обе не правы. Но когда он заговорил, что один плюс один — это и два, и одиннадцать, два из троичной или десятичной системы и одиннадцать из парной, что- то в этом роде, вот тут я перестала понимать.
— Так оно и есть,— сказал я и пальцем указал на дверь в прихожую, где раздавался нарочитый шум. Лена игнорировала мой намек.
— А еще один плюс один — это два и в то же время не обязательно два, и вообще не два.
— У тебя такая хорошая память?
— Ты проверяешь меня, а сам-то тоже все это помнишь?
Я не ответил, потому что вошел муж в нижнем белье
и полез к ней под одеяло. Он взял отгул в счет отпуска.
Лучше и не сопротивляться! Да, совет дороже денег, ну вас всех! Лена провожала меня на вокзал как близкого родственника! Мы молча прихлебываем кофе и радуемся расставанию.
Потом заговорили о художнике Дюро Бубче, который прославился скульптурными композициями для фонтанов: каменные голуби на головах ребятишек, утки, плавающие в воде, еще три голубя украшают парапет фонтана.
— Дюро опять что-то выдумал — решил выставлять свои картины по одной. Он живет на первом этаже, окна выходят на улицу, одно он переделал в дверь и устроил персональную картинную галерею. Жена его выступает в роли кассирши, экскурсовода и сторожихи, за это он положил ей восемьсот крон жалованья.
— Сделал фигуру и голубей, которые будут ее обсиживать?! — Лена презрительно фыркнула, а я продолжил нашу беседу словами Дюро Бубчи:
— Я не собираюсь рекламировать себя и расхваливать, я просто хочу говорить о себе.
— ?!
— Мне бы жену вроде тебя. Твой прототип, мне кажется, я ношу в своем сердце.
— Иван, ты меня любишь? — развеселилась Лена.
— Наверное.
— В таком случае мы больше не увидимся. Подобные сумасбродства — не для меня. Да и не для тебя.
— Испугалась? Когда ты стала пуганой вороной?
— Восемнадцать лет я была блондинкой,— улыбнулась Лена,— и пошел-ка ты к чертям собачьим, еще и насмехаться будешь!
— Меня спасает леность мысли.— Я понемножечку закипал, видя, что она намерена читать нотации, поучать.— Твой локатор настроен не на меня, в этом все дело.
Мы помолчали.
И еще помолчали.
— Сначала устроишь тарарам, а потом улизнешь мыслью туда, где она не запнется о пень...
— Я исправлюсь,— пообещал я, но это уже не имело значения, потому что подходил поезд.
— Мы и поссориться не успели.— И она поцеловала меня, словно птица клюнула закрытое окно.
Ну и ладно.
В поезде мне снилось, что я как бы понарошку умер: поменялся одеждой с похожим на меня мужчиной, который попал с машиной в аварию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34