— с угрозой взвизгнул фельдшер.
И снова смертельная бледность проступила на лице Еквтиме,..
И в этот день тоже шел дождь. В феврале такие погоды здесь не редкость — они сулят хороший урожай. На проселке вокруг увязшего в грязи экипажа суетились гвардейцы. Взмыленные, избитые, замордованные лошади фыр
кали, вздрагивали, стонали и все же никак не могли стронуть с места застрявший экипаж. Лошади так устали, что, кажется, уже едва стоят на ногах. Обозленный кучер нетерпеливо поглядывал с козел на гвардейцев, которые, по его мнению, слишком медленно припрягали к его замученным коням своих верховых лошадей. Позади экипажа стояли четыре гвардейца и ждали команды, чтобы налечь плечом, — кони у гвардейцев сытые, сильные, но не поможешь — не вытянуть чертову колымагу.
Юрий Орлов не участвовал во всей этой суете. В отряде он был известен как «конский заступник» — не дай бог при нем обидеть коня. Вот и сейчас Юрий не отходит от загнанной упряжки — то погладит измученного коня, то скажет ему в самое ухо какое-нибудь ласковое слово. А товарищам Юрий как будто не собирается сейчас помогать, но гвардейцы не обижаются на него за это. Только взводный Татачиа Сиордиа готов наброситься на Орлова и не делает этого лишь из страха перед сидящим в экипаже начальством.
Сиордиа лебезил и ползал перед всеми начальниками чуть ли не на четвереньках и «топтал ногами» всех подчиненных. Это было его жизненным принципом.
В экипаже на задней скамье, скорчившись, сидели промокшие до ниточки член учредительного собрания Грузии Евгений Жваниа и председатель уездной общины Иродион Чхетиа, а перед ними — начальник уездного военного ведомства Варлам Хурциа и председатель сельской общины Миха Кириа. Лицо члена учредительного собрания сурово и хмуро. Если бы не неразлучные очки в руке, он бы стукнул этого подобострастного болвана Миха Кириа.
Жваниа нервно вертел очки, а другой рукой опирался на палку. Евгений Жваниа человек суеверный, и то, что они застряли в дороге, казалось ему дурным предзнаменованием. Если бы он ехал по личному делу, то непременно вернулся бы назад.
Экипаж увяз уже давно, грязь доходила до ступиц. Несколько раз пассажиры пытались выйти, но кругом была непролазная топь.
Капитан Глонти предложил Жваниа пересесть на его коня. Член учредительного собрания отказался. Не позволил он и перенести себя на руках. Но ждать больше нет сил — Жваниа надел очки и, презрительно оглядев Миха Кириа, жестко сказал ему:
— Это преступление — так запустить Дороги. Неужели вы не знаете, что бездорожье....
— Не уследили, господин Жваниа, нет мастеров,— поспешно перебил его Кириа.
— Мастеров, мастеров,— уж и вовсе разъярился Жваниа.— Во всех деревнях и городах слышишь об этом! Господин капитан,— окликнул он Глонти,— я вас последний раз спрашиваю,— долго мы еще будем здесь стоять? Вы понимаете, что это значит, или не понимаете?
— Сейчас двинемся, господин Жваниа. Сию минуту двинемся,— заверил его капитан и крикнул в темноту: — Сиордиа!
— Здесь Сиорд... ваш благ... господин капитан,— выпалил взводный и вытянулся перед капитаном. Безбородое лицо его было по уши в грязи, одежда тоже. Весь мокрый, заляпанный, этот тощий карлик похож на голодную крысу. По-крысиному настороженный и готовый к прыжку, он скалит мелкие острые зубы.— Заканчиваем, господин капитан. Вот-вот закончим.— Взводный обернулся к гвардейцам:— Пошевеливайтесь, чтоб вас... Эй, ты, русский, что ты все кобылу оглаживаешь, как влюбленный,— крикнул он Орлову и, отодвинув его плечом, ударил кулаком по глазам лошади, которую тот ласкал. — Гей! — крикнул Сиордиа бабьим пискливым голосом лошадям и четырем гвардейцам позади экипажа. Что-то хрустнуло в экипаже и звякнуло, но выбоина, в которой он застрял, осталась позади. Теперь коляска катилась по сравнительно ровной дороге. Взводный Татачиа, размахивая руками, бежал рядом с экипажем. — Вот вам, господа, дорога! Гладкая, как зеркало, дорога! Ездите себе сколько душе угодно, господа! — кричал Татачиа сидящим в экипаже и в эти минуты еще больше стал похож на крысу.
— Дорога!— презрительно усмехнулся Евгений Жваниа.— И это у вас называется дорогой! На плохую дорожку стали вы, Кириа.
Кириа вздохнул. Он выехал навстречу Евгению Жваниа, чтобы оказать ему уважение, а тот... При встрече Жваниа даже не ответил на приветствие Миха Кириа и за все время ни разу не поглядел на него.
Евгению Жваниа еще вчера доложили о стычке гвардейцев с крестьянами на заречном поле Чичуа и о пьяном дебоше, учиненном гвардейцами в школе.
— Подумать только, храм просвещения, нравственности и чистоты вы превратили в казарму, устроили там гнусную попойку,— не выдержал Жваниа, когда экипаж поравнялся со школой.
— Что мне было делать, господин Жваниа,— сказал Миха Кириа.— Гвардия пришла к нам с пушками, и, чтобы спасти деревню, мы встретили ее хлебом-солью.
— И эту позорную оргию вы называете хлебом-солью?!
— Я выставил обычное угощение.
Лошади несли экипаж по ухабистой грязной дороге во весь опор. По левую сторону экипажа ехал Глонти на своем скакуне, по правую бежал кривоногий карлик Татачиа Сиордиа. Его все время обдавало водой и грязью из-под колес экипажа, но взводный не обращал на это внимания.
— Гей! Дорога как зеркало! Ездите сколько вашей душе угодно! — выкрикивал взводный Татачиа Сиордиа.
Давно перевалило за полночь. Над деревней впервые за последнее время ясное звездное небо.
Деревня спала.
Тишину нарушало фырканье и позвякивание подков лошадей, привязанных к плетню. Дом и двор правления сельской общины охраняли гвардейцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53