Его свидетельство, звучавшее сбивчиво и непонятно, теперь отлично дополняет общую картину.
Чем объяснить преступление в отношении двоих несовершеннолетних? И что означает его явная театральность? А вот что: как раз эта театральность и позволяет нам дать всем убийствам в Новом Городе одно и то же имя. Мы пока не знаем в точности, как оно звучит – месть? наказание? устрашение? – но мы видим, что убийства (и одно покушение на убийство) поданы его исполнителями как эстетическое зрелище, спектакль, который разыгрывается в непосредственной близости от храмов Нового Города или прямо в их священных стенах.
Как я уже говорил, мои рассуждения произвели должное впечатление. Юнек заинтересованно щурился и еле заметно морщил губы, как если бы он жевал что-нибудь кислое и не хотел, чтобы прочие это видели. Остальные, которых я знал только в лицо, молча делали пометки в своих блокнотах. Розета улыбалась одним уголком губ, как будто сомневаясь в моем здравом уме, а когда я закончил, приподняла и другой их уголок и беззвучно зааплодировала. Потом она постучала ногтем по наручным часам и легонько кивнула. Я понял, что ей надо со мной поговорить. Ей! Со мной! В горле у меня пересохло, вся влага изо рта странным образом переместилась в глаза. Я был не в состоянии сказать хотя бы слово, не мог пошевелиться. У меня сильно закружилась голова. Я изо всех сил уцепился за стол, который тут же – впрочем, незаметно для других полицейских чинов – поплыл вместе со мной по кабинету…
Олеярж был вне себя от волнения. В ушах у него кипело, как в жерле вулкана, он едва успевал менять платки и постанывал отболи. Прежде чем отпустить собравшихся, он попросил меня на минутку задержаться. Позже, когда мы с ним остались одни, он поинтересовался, не хочу ли я с Нового года вернуться в полицию. Я ответил, что мне надо подумать, и на лице у меня не дрогнул ни единый мускул. В душе же я ликовал.
Розета ждала меня на улице: полная девушка в неярком плаще и цветастой косынке, немодно завязанной под подбородком. Мне было приятно, что пришлось извиняться за свое опоздание. Я вынужден был кричать, ветер уносил мои слова куда-то к Карлову, он то похлопывал нас по спинам, то бил по щекам, не забывая еще и сотрясать уличные фонари. Мы спрятались в соседнем кабачке и скоро уже грели ладони о стаканы с грогом.
– Почему ты так смотрел? – начала она голосом, который, в отличие от взгляда, обласкавшего меня на совещании, оказался на удивление холодным. – Ты что-то утаил, да? Скажи мне!
– Я? Это ты смотрела. И я знаю не больше того, что сказал. Ты захотела встретиться со мной, чтобы похитить мои идеи?
– Глупец. Я хочу тебе кое-что сказать. Возможно, тебе тоже грозит опасность, и я за тебя боюсь.
– Неужели? В жизни не слышал ничего прекраснее! Пожалуйста, повтори еще раз.
– Я не шучу. Послушай, я не знаю, что ты обо мне навыдумывал, и мне это безразлично. Но не вмешивайся в мои дела: мне это навредить не может, а тебе – да. Тот мой образ, что ты себе нарисовал, скорее всего фальшивый. Не стоит ни на что надеяться, все равно обманешься.
– Ни на что не надеяться? Нина что? Это со мной уже было, и ничего страшнее мне испытать не довелось. Но, возможно, это ты вмешиваешься в мои дела. Ведь я о тебе ничего не знаю. Есть кое-какие странности, которые я не могу объяснить…
– И пускай. Речь не обо мне.
– А о ком?
– Ты же сам сказал, что ничего обо мне не знаешь. Так тому и быть. То, что ты мог бы узнать, тебе вряд ли понравилось бы. Я некрасивая. Я необразованная. Я неинтересная.
– Ты пришла, чтобы сообщить мне это? А если я не соглашусь с тобой, ты расценишь это как комплимент?
– Мне неприятно. Ты говоришь, как этот идиот Загир.
– Зачем ты ругаешься? Слушай, я вообще не понимаю, зачем мы здесь. Я думал, ты назначила мне свидание, хотя и не мог в это поверить. Я не знаю, кто ты, не знаю, чего от тебя ждать.
– По крайней мере, прости меня. Даже за то, что, возможно, и не произойдет… я надеюсь. Я не могу тебе ничего объяснить, во всяком случае – пока. Но если этому все же суждено случиться… я помешать не смогу. Оно не погубит тебя, если ты поплывешь по течению. А позже это просто войдет в привычку.
– Какое еще течение? Что войдет в привычку? – Я не знал, о чем она толкует, и ее манера изъясняться действовала мне на нервы. Хотя я и не рассчитывал услышать признание в любви, мне все же полегчало, когда я понял, что ничего подобного она говорить не собирается, но ее слова меня разозлили.
– Я тоже была в похожей ситуации. Я живу у него, но это не значит, что я у него на побегушках. Я ничего ему не должна, и он мне тоже. Я сама решу, как распорядиться своей жизнью. Пока мне удобнее так.
– Да я же ни в чем тебя не упрекаю, разве бы я посмел? Что мне до того, что…
– Вот именно, что ничего! – перебила она меня.
Я-то собирался ей сказать, что она ошибается и что мне и в голову бы не пришло презирать ее за то, что она живет в апартаментах Гмюнда, но Розета не дала мне этой возможности. Ее следующий вопрос просто лишил меня дара речи:
– И давно ты за нами шпионишь?
– Шпионю?!
– Прунслик видел тебя возле церкви Екатерины, в парке, когда я была там с Матиашем.
– Значит, Прунслик! Это ничтожество! А ты не спросила его, чем он сам там занимался?
– Не вмешивайся, с ним я разберусь. И не ходи больше в мою ванную.
– Я пока плохо ориентируюсь в гостинице. Твою дверь я открыл случайно.
– Однако застрял рядом с ней надолго.
– Надолго? Возможно… Этот турецкий шатер над лоханью… и эта твоя железная штуковина…
– Тебе показалось странным, как я выгляжу?
– Меня точно одурманили. Все было… Все было так прекрасно…
– Оставь свои впечатления при себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100