Надорванное сухожилие страшно болит, хотя двигаться мне сейчас приходится мало. А уж ребра… Говорят, пока еще ничего, то ли будет, когда я перестану принимать болеутоляющее и займусь восстановительной гимнастикой.
– Но вы ведь уже немного ходите, правда? – спросил я, указывая на прислоненные к стене костыли.
– Если приспичит, и на одной ноге доковыляю, но вообще-то дело обстоит не лучшим образом. У меня удалили порванные сосуды, а потом сшили сухожилие и заштопали икорную мышцу. Все это делалось в два приема, такое там у меня было месиво. Самое страшное, что за пару недель сухожилие срастется и потом мне полгода придется его разрабатывать и растягивать. В декабре я должен был отправиться на симпозиум европейских архитекторов в Любляну. Впрочем, я все равно туда поеду, будьте уверены.
– Дай-то Бог. Вообще-то вам повезло, все могло закончиться куда хуже. Вы знаете, что вам грозило? Раскачанный колокол обладает невероятной мощью, однажды он это уже доказал.
Тут я запнулся. Легенда о святоштепанском Лохмаре была явно не к месту.
– Я знаю, о чем вы, – он вскинул руки и затараторил так быстро, что я едва улавливал смысл его речей. – Я вам страшно благодарен, доктора сказали, что еще несколько минут – и сухожилие совсем бы разорвалось, тогда мне пришлось бы всю жизнь хромать, большое, большое вам спасибо, господин Швах… Вот поэтому-то я и хотел, чтобы вы ко мне зашли. Здесь были люди из уголовной полиции, даже их начальник приходил, полковник Олеярж, чтобы поговорить с жертвой нападения. Я спросил про вас, и он в грубых чертах обрисовал мне ситуацию – какие-то политические грешки, верно? Господи, да кто же из нас хоть раз в жизни не флиртовал с властями? Госзаказик там, дела всякие-разные. Я и сам не то чтобы чист, как лилия. Подождите, ничего не говорите, вы исключение, я все понял. Однако к делу. Я слышал, вас только что нанял этот чудак Гмюнд, да еще вместе с уголовной полицией, которая, если я правильно понимаю, приставила к нему кого-то из своих людей – для верности. Гмюнду вы нужны не каждый день. Я не знаю, сколько вы у него будете получать, но готов предложить вам еще один заработок, и не говорите, что он бы вам помешал. Может, хоть пальто себе купите.
Я поглядел на мятый плащ Пенделмана, переброшенный через спинку стула, и тут же вспомнил о несчастном уделе его вдовы и моем участии в этой истории.
– Если я правильно понимаю, вы хотите нанять меня в качестве телохранителя или кого-то в этом роде. Так вот, считаю своим долгом предупредить, что подобное задание я получил, работая в полиции, и с треском его провалил. Я не гожусь для таких дел.
Он пожал плечами и сказал, что про Пенделманову ему известно.
– Между нападением на меня и ее историей, скорее всего, отыщется кое-что общее – может, это вас привлечет? Получите шанс потрафить Олеяржу. Все же знают, что никакое это было не самоубийство.
Я не верил своим ушам.
– Олеярж сам вам что-то говорил?
– Ему пришлось это сделать, потому что мне положена полицейская охрана. Но я от нее отказался и предпочел нанять вас. Однажды вы уже спасли мою шкуру, и я, суеверный, как старая цыганка, хочу спасти ее еще раз.
– Значит, вы полагаете, что попытка повторится?
– Конечно, повторится. Олеярж по секрету сообщил мне, что этой тетке, этой самой Пенделмановой, сначала угрожали: потому-то вы и должны были ее стеречь. Со мной было то же самое, но я не принимал угрозы всерьез – до тех пор пока меня не сцапали.
– А что это были за угрозы? Тоже булыжник? – Проклятье! Я готов был сам себе надавать пощечин, однако слово уже вылетело. Нет, не выйдет из меня детектива; вечно разбалтываю все, что знаю.
– Булыжник? Так вот оно что! Ей разбили окно? – Вид у Загира был лукавый – еще бы, столько из меня вытянуть!
– Да. Поймите, мне важно знать, угрожали ли вам подобным образом.
– Нет, со мной было по-другому. Примерно месяц назад я получил письмо, а через неделю пришло еще одно. Оба сейчас в столе у Олеяржа.
– Значит, полковнику было известно, что вы в опасности?
– Нет, я попросил жену передать их ему совсем недавно, только уже когда попал сюда. Теперь он ломает голову над тем, есть ли какая-нибудь связь между моим делом и делом Пенделмановой.
– Что было в этих письмах?
– Скажу, если вы согласитесь присматривать за мной.
– Выдвигаете условия?
– Боже сохрани, ведь я вам стольким обязан. Просто хочу элементарных гарантий. Везунчик, который однажды избежал смертельной опасности, в дальнейшем защищен от нее не более прочих. Хотелось бы подстраховаться.
– Хорошо. Когда я вам понадоблюсь, звоните. Но приоритету Гмюнда.
– Учту. Итак, письма. Вся странность заключалась в том, что автор не написал их, а нарисовал. Линии, выведенные неумелой рукой, на первый взгляд дурацкая мазня. Но письма просто пышут злобой, уж поверьте. Иначе я бы сразу их выбросил.
– А как вы поняли, что они несут угрозу?
– На одном рисунке был я. Из спутанного клубка штрихов выглядывала моя кудрявая башка, обрамленная каким-то окошком, может, окном автомобиля. Я сразу ее узнал.
– А вдруг вас кто-то разыграл? Дети, к примеру?
– Не исключено. Но если бы вы увидели эти листочки, то сразу подумали бы, что кто-то нарочно пытался подражать ребенку. Я архитектор и в этом разбираюсь. Я нарисовал бы примерно так же, если бы взял карандаш в левую руку, хотя я и правша, и держал бы его, как мешалку для теста. Я уже попробовал.
– А что было на втором рисунке?
– Домики. Странные некрасивые домики без крыш. А рядом – несколько человек, то ли пять, то ли шесть, а может, и больше.
– Домики без крыш? Но почему?
– Я не жду от вас отгадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100