Вдруг я почуял, что на вашем необычайном интересе к истории этого места можно неплохо нажиться? Получить деньги или еще что-нибудь.
– Например, крышу над головой?
– Да, ведь я вам стольким обязан, что вполне могу отплатить бормотанием о прошлом храмов Нового Города… Нет, не сходится. Ведь тогда в Штепане вы смотрели на меня примерно так же, как вчера; когда же мне сделалось плохо в слупской церкви и я принялся болтать что ни попадя, Прунслик немедленно позабыл про свои шуточки и старательно записал каждое мое слово.
– Я допускаю, что причина для обмана у вас есть, но я знаю вас и уверен, что вы не мошенник.
– Совершенно не представляю, как мне удалось убедить вас в этом.
– Вы еще много чего не представляете, но пускай это вас не беспокоит – вам нужно просто ждать. Что до моей доверчивости, то неужели вы не подумали, что у меня есть возможность кое-что проверить? Не все, правда, но…
– Значит, есть еще кто-то, похожий на меня, с кем вы общаетесь? Кто-то с подобным же недугом?
– Я бы предпочел называть это талантом, ну да ладно. Мы живем в эпоху информации, причем проверенная ценится в десять раз дороже, чем непроверенная. Это известно даже таким невеждам, как журналисты.
– И кто же этот второй источник – я его знаю? Где вы его скрываете? В каком-нибудь подвале? Или в каменной башне?
– Меня удручает, Кветослав, что вы так озлоблены. Мне казалось, я сумел убедить вас, что выступаю против насилия. Мне что, еще раз принести вам свои извинения?
– Что вы! Однако же не удивляйтесь моей опасливости. Вы хотите получить от меня информацию, но сами ничего мне не объясняете. Говорите, вы против насилия? Но за что же вы?
– Считайте меня неким служителем.
– Я на это не поймаюсь. Вы пользуетесь большим влиянием, возможно, у вас есть даже какая-то власть, вы умеете привлекать на свою сторону людей и иногда, я в этом уверен, прибегаете к недозволенным методам. Не сердитесь, но я сильно подозреваю, что вы уже довольно долго платите чиновникам в муниципалитете, а возможно, и полицейским. Как мне ни неприятно, я должен был вам это сказать.
– Ничего, вы правы, несколько человек я действительно подкупил. Это слабаки, сильных купить нельзя. Их приходится обманывать.
– Ценю вашу откровенность. И отвечу вам тем же: вы разочаровали меня.
– Бросьте! Неужели у вас были иллюзии на наш счет?
– Вы удивитесь, но были. В отношении Прунслика – нет, это сумасброд, почти буйнопомешанный, но вот о вас я до вчерашнего дня был лучшего мнения.
– Что ж, очень жаль, – сказал великан, пожав плечами. Потом он ехидно улыбнулся: – Я понимаю, что вы хотите выведать обо мне как можно больше, особенно теперь, когда вас взяли обратно в полицию. Должны же вы знать, с кем имеете дело. Что ж, повторяю: я – всего лишь тот, кто служит, и этого пока с вас достаточно.
– Служите – чему?
Его взгляд стал серьезным.
– Я понимаю ваше разочарование, и ваш идеализм мне по сердцу. Поймите, однако, что у меня тоже есть идеалы, да, они есть и у грешников. Возможно, они недостижимы, но, как вы увидите собственными глазами, услышите собственными ушами… а возможно, и испытаете на собственной шкуре, я делаю все ради того, чтобы хотя бы приблизиться к ним.
– Итак, вы фанатик.
– Это слово не кажется мне обидным.
– Фанатизм смертельно опасен.
– А вы умеете распознавать его? Впрочем, я не спорю: фанатизм и впрямь опасен, и против него следует защищаться – непременно защищаться. Однако внимание: такая защита тоже может принять фанатичные формы. Будет ли она и после этого справедливой? Я думаю, да.
– Вы, конечно же, намекаете, что ваши действия – это фанатичная защита определенных ценностей.
– Можно и так сказать. Однако я полагаю, что, например, Олеярж определил бы это иначе.
– Если я правильно понимаю, цель в который уже раз оправдывает средства. Вы действительно верите, что ради высшей цели можно идти на любую подлость?
– Не верь я в это, я ни за что не совершил бы некоторых поступков. Хотя я и считаю, что речь идет о защите, пострадавшему мои действия могут показаться подлыми. Тут мы с вами не договоримся. Я не демократ, я не умею договариваться со всеми без исключения.
– Вы не демократ? Не советую говорить это вслух.
– Почему? Нынче такое не в моде?
– А кто же вы?
– Я уже ответил – служитель. Хотя в ваших глазах, Кветослав, я куда более романтичен: ведь я кажусь вам загадочным чужеземцем.
– Верно. Но у меня появилось неприятное чувство, что мои иллюзии потихоньку рушатся. Загадочный чужеземец – как в плохом кино. А это ваше Семихрамье – оно тоже оттуда? Что это, собственно, такое?
– Слово «Семихрамье» обладает сотней смыслов.
– И какой же первый из этой сотни?
– Способ мышления.
– Такой банальности я от вас не ожидал.
– Это очень верная банальность.
– И мне надо постичь этот способ мышления?
– Да, видите, как все просто.
– Я должен перестать прислушиваться к голосу разума и перейти на вашу сторону?
Гмюнд рассмеялся.
– Именно ваш разум и приведет вас к нам – разум и чувства. Вот увидите. Вообще-то… вы и так уже одной ногой на нашей стороне.
– Значит, вам известны обо мне такие вещи, о которых я и сам не догадываюсь. Но вдруг вы ошибаетесь?
– Не ошибаюсь.
– А если я вас обману?
– Вы хотите меня обмануть?
– Нет конечно. Но если у меня не будет выбора? Я ваш должник, господин рыцарь, и все же наступит минута, когда моя совесть сама, вне зависимости от меня, выступит против вас и ваших подозрительных замыслов. Я не желаю этого, но уверен, что будет именно так.
– Я тоже. Интересная выйдет встреча.
– И опасная?
– Не исключено. Но разве вас не привлекает опасность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100