– Спасибо.
– Скажите, а полицейские не упоминали о каком-нибудь булыжнике? Может, Барнабашу разбивали окно?
– Да уж, вы прирожденный Мегрэ, ничего не скажешь! Вообще-то мы говорим о Ржегорже. Так вот, я подобной ерундой не интересуюсь, странно, что вы этого еще не поняли. Кое-что я, впрочем, знаю. Нашли кран, с помощью которого эти негодяи, эти бесстыдники, чтобы их всех черт побрал и баран забодал…
– Это сделали? Кран, которым они это сделали?
– Грузовик с подъемной площадкой, механическая рука, одна из тех, что встречаются иногда на улицах. Оранжевая «Татра», ими пользуются, когда чинят фонари на столбах, теперь такие машины – почти музейный экспонат. И знаете, где она стояла? В сквере на Скотном рынке, то есть на Карловой площади; кажется, так нынче называется это место. Никто не обращал на нее внимания, полицейские были уверены, что это комбайн для сбора каштанов – пока кто-то не заметил, что у «Татры» ни сзади, ни спереди нет номеров.
– Как они связали ее с убийством?
– Пока еще не все ясно, но машина выглядит так подозрительно, что невольно хочется связать одно с другим. Представляете, ключи лежали прямо в кабине, на сиденье. Отпечатков никаких, да и то – идиот он, что ли?
– Да уж.
– Да уж, – энергично кивнул Прунслик и потер руки. – Ну разве это не подозрительно? Разве станет водитель тщательно протирать рычаг, руль и вообще всю кабину? Если, конечно, он не эстет, который всегда работает в перчатках.
Он победоносно оскалился, выставив напоказ желтые зубки, и я вынужден был с ним согласиться.
– И ни одного номера, – продолжал Прунслик, – ни одного! Ни на моторе, ни на шасси, ни на кузове – нигде! Кто-то вытравил их кислотой и закрасил эти места оранжевой краской. У этой «Татры» даже колеса оранжевые, такого вы еще наверняка не видели, неженка вы наша. Я слышал, будто в семидесятых Прага была так перекопана, что эти кары ездили даже по тротуарам.
– Я не из Праги. Но ведь только сумасшедший мог замести за собой следы столь тщательно, что возбудил этим подозрения.
– Я тоже думаю, что он псих. Олеярж совсем не такой идиот, каким кажется… я всегда говорил, что у него в голове есть еще кое-что, кроме той гадости, которая льется из ушей… и этих заметенных следов ему показалось мало. Он обратил внимание на еще одну деталь.
– На какую?
– На направление, в каком была развернута в сквере платформа. Она стояла странно, поперек газона. Если протянуть ось от лобового стекла, то вы аккурат наткнетесь на мачты перед Центром конгрессов, те самые, где утром нашли ноги. А знаете, что находится ровно посередке этого мысленного отрезка, который начинается на Карловой площади, а кончается напротив Вышеграда?
– Понятия не имею.
– Гадайте до трех раз, только не забудьте, что первое слово дороже второго.
– Пожалуйста, оставьте вы этот тон. Так что же там находится?
– Святой.
– Святой?
– Аполлинарий.
– Это… это поразительно интересное наблюдение. Но как оно может нам пригодиться? Меня занимает другое – к примеру, не знаете ли вы, куда отогнала полиция эту машину? Я хотел бы ее осмотреть: может, найду что-нибудь.
– Опоздали, наивный вы мой. Кран не удалось сдвинуть с места, и полиция решила отогнать его куда-нибудь завтра утром. Вот только охрану выставить не догадались. В этом вся полиция – дать спереть у себя из-под носа такую громадину! Олеярж запретил говорить об этом и велел ничего не рассказывать газетчикам. Надеюсь, вы тоже не станете расстраивать его расспросами?
Прунслик захихикал, зажмурил один глаз, глянул на меня другим – кристально синим, кристально прозрачным, кристально холодным – и добавил:
– Или все-таки станете?
XI
Когда бы я в себе смог оживить тот голос, то предчувствие, я так бы ликовал, что музыка звучала бы во мне, и из нее я прямо в воздухе дворец возвел.
[С.Т.КОЛРИДЖ]
Путь до гостиницы «Бувине», что стояла на улице под названием «На Здеразе», мы проделали пешком за двадцать минут. Тем временем совсем стемнело и подул холодный ветер. Машин становилось все больше, так что на Карловой площади даже возникла пробка. В витринах Вацлавского пассажа устанавливали пластмассовые елочки, усыпанные конфетти.
Прунслик говорил мало, и то, что он сказал, прозвучало не слишком вежливо, хотя и касалось Матиаша Гмюнда. Фальшиво-доверительным жестом взяв меня под руку, человечек вполголоса сообщил, что уважать Матиаша особо не за что, однако приходится плясать под его дудку, потому что он хорошо платит. Наш работодатель – всего лишь архитектор-неудачник, добавил Прунслик, мечтатель, помешавшийся на Средневековье и не признающий ничего из того, что появилось позже. На него свалилось сказочное наследство, и это дает ему возможность осуществлять некоторые из своих безумных планов.
Я возразил, что этого не может быть, что мне известна история предков Гмюнда и что в Праге он занимается весьма благородным делом.
Пожав плечами, Прунслик ответил, что я еще слишком молод и наивен и потому не понимаю, что люди иногда подшучивают надо мной. Тут он был прав, я действительно колебался, кому из них двоих ни в коем случае не должен верить – Гмюнду или же моему нынешнему собеседнику. Но тут он опять понизил голос и сказал, что Матиаш – большой оригинал и что фамилию Гмюнд он взял себе в память о каком-то знаменитом средневековом зодчем. Коротышка спросил, не кажется ли мне голова Матиаша какой-то странной, но я не успел ответить, потому что он немедленно добавил, что, по его мнению, она приделана к телу вверх ногами. Разумеется, с этим утверждением я тоже не согласился, хотя и хмыкнул про себя. Мне ведь еще при первой встрече с великаном показалось, что с его головой не все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100