Картины были написаны акварелью, маслом, были гравюры и черно-белые эскизы, фотографии из газет. Здесь была вся история конного завода Хардичей за долгое время.
Эмма удивилась, как много тут лошадей. И выслушала краткие рассказы Марка о некоторых из них. Лошади были очень красивы. Тут была и лошадь свежего каштана, лошадь, которую Марк подарил Гиллиан и которая убила ее.
Эмма держала бокал в руках и заставляла себя слушать Марка. Она знала, что должна запомнить все хорошенько, потому что это была основа Хардич-империи, вся жизнь Марка.
Она сказала:
– Они все прекрасны.
– Да, – согласился он.
– Ты не возражаешь, если я кое о чем спрошу тебя? Это беспокоит меня.
– Конечно.
Она выпалила, не успев оробеть:
– Почему ты и Корби Кемпсон так сильно ненавидите друг друга? Неужели причина – клочок земли?
Лицо Марка окаменело. Они стояли перед изображением коня по кличке Полестар. Марк предложил:
– Присядь, Эмма.
Сам он остался стоять. Поставив стакан на каминную полку, он перевернул поленья в камине, хотя этого совсем не требовалось.
– Это Кемпсон был у вас в доме сегодня вечером? – спросил он.
– Да.
– Это из-за него ты изменила свое решение остаться дома и вышла?
– Да.
– Почему?
Ей показалось, что она ответила честно:
– Мне неудобно находиться рядом с ним. Вы враждуете. Это не простое неодобрение или неприязнь. Вы – настоящие враги.
Марк не смотрел на нее, но она знала, что нерв на щеке у него дергается. Он сказал:
– Я так полагаю, – будто ему не хотелось признавать этого вслух.
Эмма сидела тихо. Это не было ответом. Но повторять вопрос не было смысла.
– Да, – внезапно сказал он решительно. – Да.
Он отошел от камина, чтобы сесть на стул перед ней. Его движение и голос стали теперь решительными.
– Кемпсон, – продолжил он, – воплощение всего, чему я не доверяю. Я действую вполне осознанно. Ты же, вероятно, инстинктивно не доверяешь, потому что я думаю, что ты тоже не доверяешь.
С самого начала она была осторожна с Корби. Это не имело никакого отношения к Марку тогда. Да, это, должно быть, был инстинкт.
Марк продолжал неистово:
– Малая часть человечества – строители, созидатели. Они дают все миру. Большая часть – дают больше, чем забирают, и часть – только берут. – Эмма ждала. Марк был мрачно-серьезен. – Затем идут люди, кого я называю носителями зла. Естественная противоположность первых. Они не только берут. Они вдохновенно уничтожают все.
Носители зла? Сильно сказано.
Марк Хардич продолжал горько:
– Люди как Кемпсон приносят много зла.
В студию не доносилось посторонних шумов. Соединенная только с библиотекой, она была полностью звукоизолирована. Все детали на картинах были тщательно прописаны, и Эмме на память пришли картины Корби с их бурей цветов. Они тревожили, как и их автор, но… Зло?
Она слышала, как говорит:
– Ты сказал, что действуешь осознанно. По какой причине?
– У меня есть, – сказал Марк; и когда замолчал, она спросила:
– Какая?
Не глядя на нее, он ответил отрывисто:
– Если бы моя жена была менее предана мне и мы любили бы друг друга меньше, Кемпсон мог разрушить наш брак.
Слишком поздно она сообразила, что пора прекратить расспросы. Слишком глубоко копнула. Она сказала:
– Извини, мне жаль.
– Излишне напоминать, что все сказанное должно остаться между нами.
Как будто она могла говорить об этом с посторонними! С посторонними об этом не говорят! Она сидела с пылающими щеками.
– Может, мне лучше уйти?
– Конечно нет. – Он продолжил рассказ с места, где он остановился, с Полестара, говоря о выигранных им гонках, но в его голосе не было прежнего энтузиазма. Он был как опытный гид, который может показывать туристу окрестности и, хорошо зная факты, думать о другом.
Когда с карьерой Полестара было покончено, он не стал рассказывать о другой лошади, а Эмма не стала просить. Она глотнула вина и принялась размышлять, что она будет делать, если Марк будет вот так тихо сидеть, погруженный в мысли. Было ужасно некомфортно.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– Давай.
Он снова наполнил ее бокал, не спрашивая, хочет ли она, и пошел к стереосистеме. Отделанный деревом, музыкальный центр стоял у стены. Дерево было хорошо отполировано, его естественный рисунок выглядел привлекательно.
Она вспомнила о деревянном яйце. Ей захотелось потрогать его прямо сейчас. Она сжала хрустальный бокал так крепко, что чуть не раздавила его. Поставила его на стол и стала ждать, когда зазвучит музыка.
В машине, по дороге на ярмарку посуды, Корби включил музыку, и певица блюза скрасила дорогу. Эта же музыка была без слов, но она хотя бы заполнила тишину. Отпала необходимость говорить. Хотя Эмма была не дока в музыке, она узнала «Лебединое озеро» Чайковского. Вскоре она догадалась, что не музыка является причиной молчания Марка. Он сидел с отсутствующим лицом и не слушал музыку. Он слушал Гиллиан, Эмма была уверена в этом. Он вновь погрузился в воспоминания.
Эмма ничего не знала. Корби не говорил ничего подозрительного об отношении Гиллиан Хардич к нему. «Последняя госпожа Хардич была сама красота… я не одобряю вашего соперничества…» Что еще? Что еще?
Она сидела опустив голову и разглядывая сжатые в замок руки. Музыка звучала, заполняя комнату. Что еще? Что Гиллиан не была счастлива с Марком. Но она была счастлива. Все знали, кроме Корби, что была. И вот вчера Корби обвинил Марка в смерти Гиллиан.
Вот в чем причина ненависти Корби. Это не было правдой, но Корби убедил себя, что это было. Она украдкой, не поворачивая головы, бросила взгляд на Марка. Он не смотрел ни на нее, ни на что другое в комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55