Нероне, возможно, преувеличивал свое влияние на немцев, чтобы не потерять уважения крестьян.
Слуги начали убирать грязные тарелки. Мередит не спешил задать следующий вопрос, поэтому Николас Блэк счел возможным заполнить паузу:
– Кто-нибудь знает наверняка, кто этот человек и откуда он пришел?
Анна-Луиза давала указания слугам. Мейер промолчал. Отец Ансельмо осушал очередной бокал вина. Так что отвечать пришлось Мередиту:
– Его личность не установлена. Поначалу его принимали за итальянца. Потом, похоже, у многих создалось впечатление, что он – дезертир из армии союзников, англичанин или канадец.
– Интересно, – насупился художник. – На итальянском фронте было несколько тысяч дезертиров.
– Да, необходимо учитывать и эту возможность, – кивнул Мередит. Я думаю, мне удастся узнать что-то более определенное.
– Если он – дезертир, то не может быть святым, не так ли?
– Почему же? – изумился Мередит.
Художник картинно всплеснул руками:
– Я, конечно, не теолог, но каждый солдат принимает присягу! Нарушение клятвы – грех, не так ли?
– Для неверующего у вас чисто христианская логика, – добродушно ответил Мередит.
За столом засмеялись, Блэк покраснел:
– Это логичное заключение.
– Несомненно. Но могут возникнуть особые условия. Человек не может совершать грех, прикрываясь данной им клятвой. Если присяга потребовала от него чего-то греховного, он был обязан нарушить ее.
– Как вы будете устанавливать подлинность тех или иных сведений? И мотивы?
– Мы должны полагаться на показания людей, лично знавших его. Суд установит их подлинность, – Мередит улыбнулся. – Это длительный процесс.
– В этом-то и беда римлян, – внезапно заговорил отец Ансельмо. – Вы не видите очевидного, даже если вам все подсовывают под нос, – он едва шевелил языком, выпив слишком много вина. – Послушав вас, можно подумать, что никто ничего не знает. Как бы не так. Мы все знаем, кем он был. Я знаю. Доктор знает. Гра…
– Он пьян, – прервала священника Анна-Луиза. – Извините, монсеньор, но его надо немедленно отправить домой.
– Он – старик, – добавил Мейер. – У него больная печень, и ему требуется совсем немного вина, чтобы опьянеть. Я отведу его домой.
Старик оглядел стол, ловя уходящую мысль. Но попытка не удалась, его седая голова упала на грудь.
– Пьетро вам поможет, – бросила графиня.
– Я тоже, – добавил Николас Блэк.
Мередит отодвинул стул и встал.
– Он, как и я, священник. Я отведу его домой, вместе с доктором.
– Возьмите мою машину, – предложила Анна-Луиза де Санктис.
– Ему лучше пройтись, – возразил Альдо Мейер, – Свежий воздух отрезвит его. Идти недалеко. Помогите мне, монсеньор.
Вдвоем они подхватили священника под руки, подняли на ноги и вывели из дома на посыпанную гравием подъездную дорожку.
Николас Блэк и графиня остались за столом. Первым подал голос художник:
– Тонкая работа, дорогая, очень тонкая, не так ли?
– Идите к черту! – И графиня выпорхнула из-за стола, предоставив ему право улыбаться самому себе.
Когда они шли по дороге, а отец Ансельмо бессильно висел на плечах провожатых, Мередит с изумлением отметил, что старик почти ничего не весит. В гостиной и за обеденным столом тот скорее производил впечатление человека грузного. Теперь же было видно, какой он хрупкий, тощий, за исключением толстого живота.
Отвращение к пьяному священнику, которое поначалу испытывал Мередит, скоро сменилось состраданием. Так вот что случается с людьми, открывшими ужас жизни. Вот в кого превращаются они, когда возраст подтачивает тело и душа сгибается под тяжестью времени и воспоминаний. Кто мог любить такую развалину? Кого волновало, жив он или умер, какая судьба в вечности уготована его душе, да и осталась ли вообще душа после стольких бесцельно растраченных лет? Похоже, Мейера волновало… Этот семит с подмоченной репутацией, должен понимать, что происходит с мужчиной, когда отказывает печень и подводит простата, когда из-за артрита трудно держать ложку в руке. Мередит с тревогой подумал, что в этом мире возможна более суровая смерть, более мучительный путь к господу Богу, чем его собственный.
Он все еще размышлял над этим, когда они подошли к дому священника. Осторожно привалили отца Ансельмо к стене, и Мейер громко постучал в дверь. Несколько секунд спустя послышались шаркающие шаги, на пороге появилась толстая старуха в бесформенной черной ночной сорочке, с засаленным ночным колпаком на спутанных волосах. Сонно уставилась она на них:
– В чем дело? Поспать не дадут. Если вам нужен священник, его нет. Oн…
– Он пьян, – прервал ее Мейер. – Мы привели его домой. Его надо уложить в постель, Роза.
Она сердито фыркнула:
– Я знала, что такое и будет! Я предупреждала. Ну почему они не оставят его в покое? Поздно ему общаться с господами. Он же старик – большой ребенок, который не знает, как обслужить себя. – Она взяла Ансельмо за руку и попыталась увести в дом. – Пошли, сумасшедший ты мой. Роза уложит тебя в кровать и присмотрит за то…
Тут ноги старика подогнулись, и он не упал лишь потому, что Мейер успел поддержать его.
– Помогите, монсеньор, – обратился он к Мередиту. – Придется нам уложить его в постель.
Они подняли отца Ансельмо за ноги и плечи, внесли в дом по скрипучей лестнице – на второй этаж. Роза со свечой в руке шла впереди, показывая дорогу. Пахло плесенью, гнилью, как в мышиной норе. В спальне стояла большая кровать, застеленная грязными покрывалами. На одной половине до их прихода, видимо, спала Роза, вторая оставалась нетронутой. Старика поднесли к кровати и уложили на нее. Мейер начал расстегивать ворот* ник, но старуха оттеснила его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85