Почему такая очаровательная женщина прячется в калабрийском захолустье? Вы не бедны. И можете жить, где пожелаете – в Лондоне, Риме, Париже…
– Я побывала там, Ники. И все еще езжу в Рим, вам это известно. Но мой дом здесь. И я всегда возвращаюсь сюда.
– Вы не ответили на мой вопрос, дорогая. – Массируя щеки и сетку едва заметных морщин у глаз, Блэк ощутил, как графиня вся подобралась в поисках приемлемого ответа.
– Я была замужем, Ники. Влюблялась. У меня были любовники, мне предлагали руку и сердце. Но никто из претендентов мне не подошел. Как видите, все очень просто.
Но уж Блэк-то знал, что простотой тут и не пахло. Графиня хранила больше секретов, чем любая из знакомых ему женщин, и не собиралась выкладывать на стол все карты.
– Вы тоже не женились, дорогой, – продолжала она. – Почему?
– А зачем мне семейная жизнь? – весело воскликнул Блэк. – Мне удавалось получать все, что требовалось, и без свадебной церемонии.
– Знаем мы вас, беспутных холостяков.
– Без них не было бы и веселых вдов, дорогая, только раздраженные дамочки с аристократическими манерами. Раздраженные по причине неудовлетворенности.
– А вы когда-нибудь испытывали неудовлетворенность, Ники?
Он не оставил без внимания новую нотку в ее голосе: «Какое, однако, влияние оказывало на женщин это слово! Как легко переходили они на фрейдистский жаргон, словно он давал ответ на главную загадку Вселенной. Они испытывают неудовлетворенность. Я тоже, но, будь я проклят, если дам знать ей об этом».
– Какой мужчина способен подумать об этом в вашем присутствии, дорогая?
Как бы в благодарность за комплимент, графиня взяла его руку, сальную от крема, поднесла к губам, а затем, без предупреждения, положила себе на грудь. Блэк этого не ожидал и резко отдернул руку.
– Не делайте этого!
К его изумлению, Анна-Луиза расхохоталась:
– Бедный Ники! Или вы думали, что я этого не знаю?
– Не понимаю, о чем вы говорите! – его голос дрожал от возмущения, графиня же продолжала смеяться.
– О том, что вы другой. Что женщины вас не интересуют. Что вы без ума от юного Паоло Сандуцци. Это правда, не так ли?
Блэк едва не заплакал от бессильной злости. Он стоял с полотенцем в руках, не отрывая взгляда от золоченого амурчика на потолке. Графиня взяла его за руку. Смех исчез, заговорила она с искренней заботой:
– Не нужно сердиться, Ники. От меня у вас не должно быть секретов!
Блэк вырвал руку.
– Это не секрет, Анна. Мне нравится мальчик. Я думаю, что могу многое для него сделать. Я хотел бы увезти Паоло из деревни и помочь определиться в жизни. Знает Бог, денег у меня немного, но на него я готов потратить все, до последнего пенни.
– А что бы вы хотели получить взамен? – не без иронии спросила графиня.
Ответ его переполняло оскорбленное достоинство:
– Ничего. Абсолютно ничего. Но я и не жду, что вы мне поверите.
Долго смотрела она на художника ярко сверкающими глазами:
– Я верю вам, Ники. И думаю, что смогу помочь заполучить его.
Блэк пристально взглянул на Анну, пытаясь разгадать мысли, скрытые улыбкой.
– На то у меня есть причины, Ники. Но я говорю серьезно. Вы поможете мне с этим священником, а я вам – с Паоло Сандуцци. Как вам такая сделка?
– Я согласен, дорогая.
Он наклонился, благодарно поцеловал ей руку, а она взъерошила его редеющие волосы.
Каждый знал, что это союз интересов. Но даже враги улыбаются друг другу, садясь за стол переговоров. Так что доктор Альдо Мейер, прибыв на обед, нашел сияющую графиню и Николаса Блэка, покорного, как паж на службе у любимой госпожи.
Мейер устал, идти на виллу ему не хотелось. День он провел с кузнецом Мартино, ожидая второго и, возможно, смертельного удара, который вполне мог последовать за первым. Уже начало смеркаться, когда Мейер решил, что пора перенести пациента домой, а потом ему пришлось выслушать причитания жены кузнеца, которая наконец-то осознала, в сколь критическом положении оказалась вся семья. И не оставалось ничего другого, как давать заверения, поручиться за которые он не мог: что болезнь продлится недолго, что кто-нибудь, возможно, сама графиня, позаботится, чтобы дети были сыты, что он сам добьется материальной помощи от властей и постарается найти человека для работы в кузнице, который будет отдавать им значительную часть заработанного.
До того, как уйти, он раз двадцать продал душу и репутацию и еще больше убедился в бессмысленности проведения каких-либо реформ среди этих людей, вскормленных столетиями феодализма, которые будут целовать руку самого жестокого барона, при условии, что он зажмет в ней ломоть хлеба и пообещает защитить от Бога и политиков.
Вернувшись домой, Мейер нашел письмо епископа, ставшее последней каплей в чаше разочарований, выпавших на этот день. Его светлость вроде бы просил лишь о медицинской помощи, обещая заплатить больше, чем обычно получал Мейер, но речь, конечно, шла о другом: любезности, которая могла перерасти в глубокую привязанность. Альдо Мейер, еврей и либерал, не доверял священникам, чьи предшественники изгнали его народ из Испании и предоставили убежище в гетто Трастевере. Но, какие бы чувства не обуревали Мейера, англичанин не мог не приехать, и под клятвой Гиппократа он не мог отказать тому в лечении. Оставалось лишь надеяться, что от него не потребуют еще и дружбы.
Дружбе не нашлось места и в его отношениях с Анной-Луизой де Санктис. Он лечил ее, потому что лучшего врача найти она не могла. Ему же случалось ходить к ней в гости, потому что не было другого интеллигентного собеседника. Иногда он выступал от имени крестьян, излагая их просьбы землевладелице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85