Блэк поднялся. На прощание они не обменялись рукопожатием, и Мейер не пошел провожать гостя до дверей. На полпути художник остановился и обернулся:
– Чуть не забыл. Графиня просила передать, что завтра ждет вас к обеду.
– Передайте ей мою благодарность, – сухо ответил Мейер. – Обязательно приду. До свидания, мой друг.
– Ci vedremo. Я думаю, теперь наши встречи будут более частыми.
И он ушел, слишком стройный, слишком гибкий для тех лет, что уже проявлялись на его интеллигентном, печальном лице. Альдо Мейер вновь сел, уставился на кофейную кашицу на дне чашки. Вскоре из дома вышла женщина, посмотрела на доктора с жалостью и состраданием. Наконец, он поднял голову, заметил женщину.
– Можешь убрать со стола, Нина.
Женщина не пошевельнулась, но спросила:
– Чего он хотел, этот человек, похожий на козла?
– Он приходил, чтобы сообщить новости. Начинается новое расследование жизни Джакомо Нероне. Из Рима прибыл священник. Скоро он приедет сюда.
– Он будет задавать вопросы, как и остальные?
– На этот раз вопросов будет больше, Нина.
– Тогда он получит тот же ответ – ему ничего не скажут.
Мейер медленно покачал головой:
– Скорее всего ты ошибаешься, Нина. Дело зашло слишком далеко. Вмешался Рим. Вскорости заинтересуется пресса. Будет лучше, если на этот раз они узнают правду.
Женщина изумилась:
– И это говоришь ты? Ты!
Мейер обреченно пожал плечами.
– Плетью обуха не перешибешь. Разве мы сможем заглушить шум, поднятый на другой стороне долины? Его услышали даже в Риме – и вот результат. Давай скажем все, что их интересует, и покончим с этим. Может, тогда нас оставят в покое.
– Но зачем им все это нужно? – глаза женщины зло вспыхнули. – В чем разница? Как они только не называли его при жизни, а теперь хотят звать его святым. Это же ничего не меняет. Он был хорошим человеком, моим мужчиной.
– Им не нужен человек, Нина, – вздохнул Мейер. – Им нужен нарисованный на стене святой, с головой в золотом кругу. Он нужен церкви, чтобы еще крепче привязать к себе людей: новый культ, новые чудеса, где уж тут помнить о собственных бедах. Он нужен людям, потому что тогда они смогут встать на колени и молить о ниспослании благ, вместо того, чтобы закатать рукава и трудом создать эти блага. Обычный церковный прием – подсластить пилюлю.
– Так почему ты хочешь, чтобы я помогла им?
– Потому что, если мы скажем правду, они свернут расследование. Им не останется ничего другого. Джакомо был незаурядным человеком, но не святее меня.
– И ты в это веришь?
– А ты – нет, Нина?
Ее ответ потряс Мейера больше, чем оплеуха:
– Я знаю, что он был святым. Я знаю, что он творил чудеса, потому что видела их.
У Мейера отвисла челюсть, затем он пришел в себя и заорал:
– Побойся Бога, женщина! Он спал в твоей постели. Наградил тебя ребенком, но не женился. А теперь ты заявляешь, что он – святой, творящий чудеса. Почему ты ничего не сказала священникам, что уже побывали здесь? Почему не присоединилась к нашим друзьям в Джимелло Маджоре, которые неустанно кричат об этом?
– Потому что ты этого не хотел, – спокойно ответила Нина Сандуцци. – Потому что он просил меня только об одном – никогда не рассказывать то, что мне о нем известно.
Доктор понял, что проиграл, но прибегнул к крайнему средству:
– А что ты собираешься ответить, Нина, если они укажут на твоего сына: «Это сын святого, и он живет с этим английским гомосексуалистом!»?
По спокойному лицу Нины не пробежало и тени тревоги.
– А что я отвечаю, когда они тычут на меня пальцами и шепчутся: «Вон идет шлюха святого»? Ничего, абсолютно ничего. А знаешь, почему, Альдо? Потому что, перед тем, как умереть, в обмен на мое обещание Джакомо дал мне свое. «Что бы не случится, дорогая, я буду заботиться о тебе и нашем сыне. Они могут убить меня, но не в силах помешать мне заботиться о тебе до конца твоих дней!» Тогда я поверила ему, верю и сейчас. Мальчик ведет себя глупо, но он еще не пропащий.
– Так скоро им станет, – рявкнул Мейер. – Иди домой и, ради Бога, оставь меня в покое.
Но и уход Нины не принес ему покоя. И Мейер знал, что его не будет, пока не приедут инквизиторы и не вызнают истины.
Ни лучика света не проникало в просторную, с высоким потолком спальню виллы, где за плотными портьерами спала графиня Анна-Луиза де Санктис. Ни грани тревоги не могло пробиться в тяжелый, обеспеченный таблетками сон.
Солнце уже поднимется достаточно высоко, когда в спальню войдет служанка, раздвинет портьеры, и жаркие лучи осветят вытертый ковер, полинялый бархат, старинную мебель с потрескавшейся лакировкой. Но, к счастью, они не могли проникнуть за полог, ибо внешность графини по утрам оставляет желать лучшего.
Позже она проснется, с пересохшим ртом, посеревшей кожей, опухшими глазами, в ожидании нового дня, который пройдет точно так же, как предыдущий. Потом задремлет и проснется вновь, вставит в бледные губы первую сигарету. Докурив, дернет за шпур звонка, служанка вернется, добродушно улыбаясь, с завтраком на подносе. Графиня не любила есть в одиночестве, а служанка в это время собирала оставленную одежду, доставала из шкафов чистое белье, заходила в ванную и возвращалась обратно, выслушивая непрерывный поток замечаний госпожи.
После завтрака служанка уносила поднос, а графиня выкуривала еще одну сигарету перед тем, как перейти к утреннему туалету. Этот ритуал занимал в ее жизни особое место и она совершала его в обстановке абсолютной секретности.
Затушив окурок в серебряной пепельнице, графиня поднялась с постели, подошла к двери и закрыла ее на ключ. Затем прошлась вдоль окоп, останавливаясь и выглядывая из каждого, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85