Он выбивал у местных властей лекарства и хирургические инструменты. Работа была тяжелой, но ее скрашивали редкие минуты триумфа, когда ему казалось, что еще чуть-чуть – и крестьяне примут его в свой замкнутый круг.
Когда союзники форсировали Мессинскнй пролив и начали медленно продвигаться в глубь полуострова, он бежал и присоединился к партизанам, а после капитуляции Италии поехал в Рим. Но он отсутствовал слишком долго. Прежние друзья умерли, новых найти не удалось. Маленькие победы прошлых лет звали его на новые подвиги. Обретенная свобода, деньги, стремление к переменам могли сотворить чудо на юге Италии. Таким чудотворцем и решил стать Альдо Мейер.
И он вернулся в старый дом, в ту же деревню, окрыленный новыми идеями, обретший вторую молодость. Он будет не только доктором, но и учителем, создаст организацию, которая объединит всех, привлечет средства из Рима и от заморских благотворительных фондов. Он научит крестьян личной гигиене и агротехническим приемам повышения плодородия почвы, сохранения воды. Он подготовит молодых учеников, которые понесут свет знания в самые отдаленные уголки. Он станет проповедником прогресса там, где время остановилось три столетия назад.
За двенадцать лет та прекрасная мечта превратилась в унылую иллюзию. Доктор допустил ошибку, типичную для либералов. Поверил, что эти люди готовы изменить условия своей жизни, что добрая воля встретит добрую волю. Его планы потерпели крушение из-за корыстолюбия чиновников, консерватизма церкви, недоверия и жадности невежественных крестьян.
И винные пары не могли скрыть правду: эти люди победили, он проиграл. И тут уж ничего не попишешь.
Сквозь вечерние сумерки до стойки бара донеслись женские вопли. Девушка и хозяин магазинчика обменялись коротким взглядом, перекрестились. Доктор встал, покачиваясь, подошел к двери, выглянул наружу.
– Она умерла, – прохрипел хозяин магазина.
– Скажи об этом вашему святому, – ответил Альдо Мейер. – Я иду спать.
Как только он скрылся за дверью, девушка показала ему язык и вновь перекрестилась.
А скорбные крики не утихали, преследуя его по вымощенной булыжником улице. Они барабанили в дверь, рвались в окна и не отступили, даже когда доктор забылся тяжелым, беспокойным сном.
Незадолго до захода солнца кардинал Маротта вышел в сад своей виллы на Париоли. Далеко внизу город оживал после душного дня, возвещая об этом гудками автомобилей, треском мотоциклов, криками торговцев. Туристы возвращались с экскурсий в собор святого Петра и Павла, Колизей. Цветочницы ходко сбывали свой товар. Закат еще красил багрянцем вершины холмов, но среди серых городских стен сгущался насыщенный пылью полумрак.
На Париоли, где воздух чист, а улицы пустынны, его преосвященство неторопливо прохаживался среди кустов жасмина. Высокие стены и кованые ворота охраняли его покой, а бронзовые гербовые барельефы напоминали о статусе и титулах кардинала Маротты, архиепископа Акрополиса, профессора Сант-Клемента, префекта Конгрегации ритуалов, пропрефекта Высшего трибунала, члена Комиссии по толкованию канонического закона, протектора сыновей святого Иосифа и дочерей непорочной Марии, входящего в состав руководства еще двадцати крупнейших организаций католической церкви. Его преосвященство любил подтрунивать над многочисленными титулами, дающими ему немалую власть, но за внешним добродушием скрывались изворотливый ум и железная воля.
Невысокий ростом, с круглым животиком, миниатюрными руками и ногами, двойным подбородком и высоким лбом, лысой, как бильярдный шар, головой. Его серые глаза лучились добротой, а маленький ротик алел на оливковом лице. Красную кардинальскую камилавку он получил совсем молодым, в шестьдесят три года. Он много работал, но его энергии хватало и на хитроумные интриги, которыми так знаменит Ватикан.
Кто-то видел в нем следующего Папу, иные, гораздо большим числом, полагали, что кандидату на престол святого Петра должно главным образом заботиться о моральном облике духовенства и мирян, а уж во вторую очередь уделять время дипломатии. И Маротта спокойно ждал очередного конклава. Пусть он не станет Папой, но кардинальскую шляпу у него не отберут. Кроме того, почтенный возраст нынешнего Папы отнюдь не свидетельствовал, что он должен умереть со дня на день, и вряд ли его святейшество стал бы выказывать благосклонность тем, кто мечтает о его месте.
Прогуливаясь по саду, Маротта наблюдал, как солнце закатывается за холмы, и размышлял о накопившихся проблемах в полной уверенности, что в конце концов все они благополучно разрешатся.
Он имел право на отдых. Поднимаясь по ступеням карьеры, Маротта достиг высокого плато, откуда его не могли столкнуть ни злой умысел, ни опала. До конца своих дней он остается кардиналом, князем церкви, навечно посвященным в сан, гражданином самой маленькой и самой неуязвимой страны в мире. Совсем неплохое достижение для человека, которому едва перевалило за шестьдесят. К тому же, его не обременяли ни жена, ни дети, не искушала плотская страсть. А талант и честолюбие шептали, что он еще не исчерпал себя.
Следующий шаг мог забросить его на трон святого Петра, вознесенный высоко, парящий между миром людей и вратами рая. Папа получал от предшественника не только перстень с изображением Рыбака и тиару, но и все грехи мира, свинцовой тяжестью ложащиеся на его плечи. Папа стоял на самой вершине, в полном одиночестве. Смотрел на расстилающийся внизу ковер стран, а на него самого взирал господь Бог. Только дурак мог завидовать власти, славе и ужасу того, кто достиг такого предела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85