сейчас он видел
прямо под собой три грязные шеи, три растрепанные макушки
да две пары ушей.
Киммериец зацепил крюк о закраину продуха, сжал
покрепче веревку и стремительно скользнул вниз. Попал он
как раз туда, куда нацелился: уселся на плечи Сагару,
стиснув ему шею коленями. Затем опустились два огромных
кулака, и Безухий с Кривым в полном молчании стали валиться
на землю. Конан аккуратно придержал их - так, чтобы никого
не потревожить шумом упавшего тела. Рябая Рожа под ним
сложился вдвое, но тоже не издавал ни звука - гранитные
колени Конана не позволяли ему вздохнуть, не то что пикнуть.
Прошло некоторое время - вполне достаточное, чтоб
осушить чашу с вином. Киммериец выпустил свою жертву,
поднялся на ноги, бросил презрительный взгляд на лицо
Сагара и усмехнулся.
- Был ты рябой рожей, а стал багровой, - буркнул он,
осматривая внутренность птичника.
Тишина, покой, полумрак... Вроде бы молниеносная
расправа с тремя бандитами никого не встревожила. Куры
и петухи дремали, стража по-прежнему торчала у ворот, в
дворцовых окнах не виднелось ни единой искорки света.
Довольно кивнув, Конан вынул из кольца при двери факел и
направился к задней стене, к клеткам.
Тут ему пришлось столкнуться с неожиданностью:
избранных петухов было целых пять. Обеспокоенные светом,
они сонно вертели головами, развевали клювы, топорщили
перья и алые гребни. Эти гребни и привлекли внимание
Конана: у четырех петухов они были мясистыми, сочными,
налитыми кровью, тогда как у пятого от роскошного гребешка
остался жалкий огрызок. Этот пятый был заметно покрупнее
остальных, с очень острыми шпорами и клювом, какого не
постеснялся бы им коршун; голенастые ноги его показались
Конану на два пальца длинней, грудь - шире, а сверкание
глаз - яростней, чем у прочих.
Но главное - хвост! Хвост! С обломанными и выщипанными
перьями, лишившийся былой красоты и блеска, он все-таки
воинственно реял над петушиной спиной - точь-в-точь как
вымпел на копье бравого аквилонского рыцаря. Любой мог
догадаться, что хвост сей принадлежит не бездельнику, что
способен лишь топтать кур да клевать зерно, а великому
дуэлянту, одному из лучших воинов петушиного племени,
растерявшему в сраженьях перья и пух, но никак не боевой
пыл и силу.
Конан покачал головой. Он сам был воином и понимал, что
против такого бойца Великолепный не имеет шансов. Да будь
он хоть трижды лучшим в Ианте, эта свирепая тварь с
кургузым гребешком превратит его в кровавую груду перьев!
Сделает из Фиглатпаласара Фиглю!
Странно, мелькнула мысль, на что же рассчитывал
Хирталамос? Опытный человек, знаток боевых петухов
офирской породы? Почему он выбросил на ветер столько
денег? Тысячу золотых! Ради того, чтоб выставить жалкого
петушка против закаленного в боях ветерана - и проиграть?
Или жажда божественных милостей и ненависть к Пирию Фламу
застили старому лису глаза?
В недоумение покачав головой, Конан склонился над
клеткой и единым махом свернул Нидерлагу Неутомимому шею.
Потом, сунув птицу за пазуху, он поднял факел и в раздумье
наморщил лоб. Собственно говоря, он намеревался совершить
обмен - взять одного петуха и оставить Пирию Фламу другого,
красивого и жгучего. Но петухи и куры - тоже творения
Митры, и хоть большей частью предназначены они для котла и
вертела, кухонный нож сулил им все-таки более милосердную
смерть, чем огонь. Конан чувствовал, что не может принести
такую страшную погибель десяткам безвинных тварей. Хватит с
него и Нидерлага! За Нидерлагом тоже не было вины - кроме
той, что принадлежал он Пирию Фламу.
Итак, Конан решил, что тут ему больше нечего делать и,
прихватив мешок с хорьками, вознесся по веревке наверх,
перелез через стену и отправился на свой пост. По пути он
бросил мешок в колодезь неподалеку от дворца Пирия Флама.
Очистив таким образом руки и душу, киммериец взглянул на
небо, убедился, что луна стоит еще совсем низко, и без
особой торопливости покинул кварталы, где селилась
шадизарская знать. Вскоре он добрался до дверей
Хирталамоса, кивнул старому слуге-привратнику и, минуя
череду погруженный во мрак комнат, прошел на террасу, а
затем - к бассейну. Туника его намокла от крови петуха, но
не успел Конан раздеться и плеснуть на плечи воды, как за
окнами женских покоев раздался шорох.
- Позавчера был светлый волос, вчера - темный, сегодня
- рыжий, - пробормотал он и направился к террасе.
...Спустя немалое время, уже перед самой утренней
зарей, Конану все же удалось добраться до курятника.
Памятуя о том, что Митра троицу любит, он ощипал Нидерлага,
насадил его на обгоревший дротик, поджарил и съел. Но этот
петух, не в пример двум первым, оказался столь жестким и
жилистым, что каждый проглоченный кусок киммерийцу пришлось
запивать добрым глотком вина.
К счастью, у него был непочатый кувшин аргосского, так
что сражение с Нидерлагом Неутомимым Конан все-таки выиграл.

* * *

Хирталамос заявился с рассветом.
Туранские всадники уже не сопровождали его, покинув
караван за городскими воротами, и только четверо дюжих
немедийцев да двое доверенных слуг прошли за купцом на
террасу, спустились по ступенькам и сопроводили своего
господина в сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15