просто им хотелось
подраться.
Хирталамос щелкнул засовом и отворил калитку, за которой
начиналась дорожка, огражденная с обеих сторон. Хозяин и
гость, провожаемые гневным шипеньем петухов, направились по
ней к широким, распахнутым настежь воротам. Сквозь них можно
было оглядеть внутренность желтокирпичного строения - сотню
кур, расположившихся за перегородкой слева и мирно сидевших
в корзинках-гнездах, и тянувшиеся справа деревянные насесты
для петухов. Посередине оставалось довольно обширное
пространство, разгороженное на клетки-загончики; здесь же,
неподалеку от входа, стояли чугунная печь и топчан с
толстыми шерстяными кошмами.
Купец с гордостью обозрел птичье царство, и черты его,
как показалось Конану, враз переменились: зубы блеснули
в улыбке, морщины на лбу разгладились, щеки порозовели -
словно в этом месте он ощущал некое умиротворение и
благостную надежду.
- Вот! - задрав бороду вверх, Хирталамос величественным
жестом вскинул руки. Полы его халата распахнулись,
белоснежный тюрбан съехал на затылок, глаза же, доселе
выцветшие и равнодушные, вдруг вспыхнули - точь-в-точь как у
бродивших в загоне петухов.
- Вот! - повторил купец, в упоении потрясая сжатыми
кулаками. - Вот!
Лицо его сияло; казалось, еще немного, и он начнет
творить молитву всем богам сразу. Но Хирталамос
безмолвствовал, будто слова не могли выразить всю
торжественность момента, всю важность происходящего.
Впрочем, Конан уже и сам догадался, что именно предстоит
ему охранять. Брови киммерийца поползли вверх, рот
растянулся до ушей; не выдержав, он фыркнул и пробормотал:
- Клянусь печенью Крома! Никак, ты желаешь, чтоб я три
ночи просидел в твоем курятнике? И готов платить за это
золотом?
- Курятник? - переспросил купец. - Сия обитель священных
существ, сын мой, не курятник, а воистину преддверие
чертогов Митры! Все солнечные птицы тут дороги, все хороши,
но главное сокровище - Фиглатпаласар Великолепный, коего
должен ты беречь и хранить три ночи пуще зеницы ока своего!
- Хирталамос протянул руку, указывая на петуха, что сидел в
отдельном загончике, за чугунной печкой. - Фиглатпаласара
доставили мне только что из офирской столицы Ианты, и
воистину он - петух среди петухов! Цена ему - тысяча
золотых, и лучшего бойца еще не видел Шадизар. Разумеется,
если не считать тебя, ятаган гнева, - купец почтительно
склонил голову в сторону Конана.
Несколько мгновений киммериец размышлял, не является ли
насмешкой это сравнение с петухом, но глаза Хирталамоса
горели таким неподдельным восторгом, что об иронии и речи
быть не могло. Решив, что почтенный старец слегка повредился
умом, Конан сунул ладони за свой широкий пояс, расправил
плечи и принялся разглядывать драгоценного офирского петуха.
На вид этот Фигля Великолепный ничем не отличался от своих
собратьев, бродивших по двору: так же царапал подстилку
когтями, выгибал шею, тряс гребешком и глядел злобно.
Однако, несмотря на эти боевые курбеты и отличную
упитанность петуха, Конан никак не мог поверить, что за него
отдали такие деньги. Тысяча золотых! Великий Кром! Да это же
целый сундук с монетой! Цена десяти боевых жеребцов, самых
породистых, самых резвых и быстрых! Похоже, достойный
Хирталамос и впрямь лишился разума!
- Я вижу, ты поражен, сын мой, - произнес купец, не
спуская восхищенного взора со своего сокровища. - Но
вспомни, что через пять дней, считая с нынешним, начинается
священный рахават. Ты недавно в Шадизаре и, я полагаю, еще
не знаешь, чем знаменит сей светлый праздник?
Конан пожал могучими плечами и презрительно сплюнул -
прямо на решетку, за которой в боевом раже бесновался
Фиглатпаласар Великолепный.
- Чем знамениты все святы праздники? - буркнул он. -
Одни, жрецы-хитрецы, бью поклоны; другие, дурни, несут
монету хитрецам... Ну, а люди вроде меня стригут и дурней,
и хитрецов! Вот и все, клянусь кишками Нергала!
- Не поминай злого демона, сын мой! Не поминай, когда
мы говорим о рахавате! - купец всплеснул пухлыми руками. -
Пусть Нергал пребывает в царстве смерти, на Серых
Равнинах, и не тревожит наши сны... Вот и все о нем! Я же
поведаю о шадизарских обычаях, кои тебе, доблестный муж,
пока что неизвестны. Так вот: справляют у нас два великих
праздника - ракабор, благословенный хитроумным Белом,
покровителем тех, кто живет торговлей и воровским ремеслом,
и рахават, когда чествуют светлого Митру, Подателя Жизни,
Отца Всего Сущего. В ракабор выпускают гончих псов Бела,
чтобы обежать вокруг городских стен, дабы стояли они
незыблемо и прочно; во время же рахавата бьются у святилища
Митры петухи - бойцовые птицы офирской породы, коих ты
видишь перед собой. И ты, конечно, уже заметил, что
оперенья у них алое и золотое, хвосты изогнуты серпом, а в
глазах горит пламя - и по всем этим признакам, и по многим
другим, о коих я не буду сейчас толковать, считаются эти
петухи посвященными Солнцу, Светлому Оку Митры.
Победительно же боев в честь рахавата превращается в
драгоценный сосуд, средоточие всех божественных милостей,
созданием священным и почитаемым, ибо он - избранник
Подателя Жизни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15