Это ради Джейн меньше года назад я бросил место в Мид-Вестерн Кемикал
Билдинг и переехал в Грейнитхед. Джейн желала покоя. Она тосковала по
покою, деревенской жизни в старинном окружении. Она тосковала по детям и
по семейным торжествам Рождества, по тому спокойному счастью из песенок
Бинга Кросби, о котором давно забыли современные обитатели больших городов
Америки. Я протестовал, говоря, что я - на пороге карьеры, что я нуждаюсь
в признании, деньгах, сауне с водным бичом и дверях от гаража,
открывающихся на мой голос. А она сказала на это:
- Ты, наверно, шутишь, Джон. Зачем тебе всем этим себя отягощать?
И она поцеловала меня в лоб. Однако после переезда в Грейнитхед мне
показалось, что мы обладаем теперь большим количеством вещей - часов,
столиков, кресел-качалок - чем я мог бы себе представить в самых смелых
мечтах, даже больше, чем считал необходимым. Более того, в глубине души я
впал в панику при мысли, что я не заработаю в этом году больше денег, чем
в прошлом.
Когда я просил увольнения, на меня смотрели так, будто я заявил, что
являюсь педерастом. Президент прочитал мое заявление, потом прочитал еще
раз, даже перевернул его пару раз в руках, чтобы окончательно убедиться в
его содержании. Потом он сказал:
- Джон, я принимаю твое увольнение, но позволю себе процитировать
тебе цитату из Горация: "Изменяются небеса, но не души, которые плывут
через океан".
- Да, мистер Хендрик, - бесцветно ответил я. Я поехал в снятый нами
домик в Фергюсоне и выдул целую бутылку "Шивас Регал", прежде чем
вернулась Джейн.
- Ты уволился, - заявила она, нагруженная покупками, которые уже не
могли себе позволить.
- Я дома и я пьян, значит, я сделал это, - ответил я.
В течение шести недель мы переехали в Грейнитхед, в получасе езды от
родителей Джейн. А когда пришло лето, мы купили дом у Аллеи Квакеров, на
северо-западном берегу полуострова Грейнитхед. Предыдущий хозяин был сыт
выше всех заявок от ветра, как сказал нам посредник из бюро по торговле
недвижимостью: ему было достаточно морозных зим, достаточно моллюсков, и
он переехал на юг, в помещение, нанятое в Форт Лодердейл.
Еще две недели спустя, когда в доме все еще царил хаос, а мой счет в
банке выглядел еще более мизерно, мы наняли лавку в самом центре старой
деревушки Грейнитхед. Большие парадные ее окна выходили на площадь, где в
1691 году повесили за ноги и сожгли единственную ведьму из Грейнитхед и
где в 1775 году несколько британских солдат застрелили трех рыбаков из
Массачусетса. Мы назвали нашу лавку "Морские сувениры" (хотя мать Джейн в
качестве названия предложила "Лом и рухлядь") и открыли ее с гордостью и
гигантским количеством темно-зеленой краски. Я не был до конца убежден,
что мы заработаем на жизнь, продавая якоря, корабельные орудия и мачты, но
Джейн рассмеялась и сказала, что все обожают морские сувениры, особенно
люди, которые никогда не плавали, и что мы будем богаты.
Ну что ж, богатыми мы не были, но зарабатывали достаточно, чтобы
хватало на суп из моллюсков и красное вино, на взносы в ипотеку и на
дерево для камина. А Джейн и не желала ничего больше. Конечно, она хотела
также и детей, но не даром, а по крайней мере, когда они появятся на свет.
За те несколько кратких месяцев, которые мы с Джейн жили и работали в
Грейнитхед, я сделал несколько важных открытий в своей жизни. Прежде
всего, я открыл, что на самом деле может быть любовь, и совершенно
убедился, что до сих пор я не понимал и не знал этого.
Я открыл, что может означать лояльность и взаимоуважение. Я научился
также и терпимости. В то время, когда отец Джейн относился ко мне как к
какому-то анонимному младшему чиновнику, которого он вынужден забавлять на
торжественном приеме, и время от времени, хоть и с явной неохотой, угощал
меня рюмочкой домашнего бренди еще 1926 года изготовления, мать Джейн
дословно содрогалась, когда я входил в комнату, и кривилась, как только я,
забывшись, переходил на свой выразительный акцент Среднего Запада из
Сент-Луиса. Относилась же она ко мне с ледяной вежливостью, что было
намного хуже, чем откровенная враждебность. Она прилагала всевозможные
усилия, чтобы только со мной не разговаривать. Например, она спрашивала у
Джейн: "Выпьет ли твой муж чая?", хотя я сидел тут же, рядом. Но Джейн с
загоревшимися глазами отвечала:
- Не знаю. Сама спроси его. Я все же не ясновидец.
Причина была проста: я не учился в Гарварде, я жил не в Хюанниспорт,
даже не в Бек Бей, к тому же я даже не принадлежал к загородному клубу.
Когда Джейн еще жила, они имели ко мне претензии, что я испортил жизнь их
ребенку, а когда она погибла, то обвиняли меня, что я ее убил. Они не
винили водителя грузовика, который должен был уступить дорогу, они не
винили механика, который не проверил тормозов. Они обвиняли только меня.
Как будто, прости меня, Боже, я сам себя не обвинял.
- Я уладил все платежные вопросы, - сказал мистер Бедфорд. - Я
заполнил формуляр 1040 и потребовал возвращения затрат на врачебную помощь
в госпитале, хотя было очевидно, что это бесцельно. С этих пор... гм... я
буду передавать твои счета мистеру Роснеру, если ты ничего не имеешь
против.
Я кивнул головой. Естественно, Бедфорды, желали как можно скорее
избавиться от меня, но, конечно же, так, чтобы это не выглядело излишней
поспешностью или отсутствием хороших манер.
- И еще одна мелочь, - продолжал мистер Бедфорд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20