Я мог бы как-то договориться об этом с директором.
- Ну, я сам не знаю, - буркнул Эдвард Уордвелл. - Мы хотели иметь
картину для себя. Можно ли на нее хотя бы посмотреть?
- Что?
- Можно ли хотя бы посмотреть на нее?
Я пожал плечами.
- Как захотите. Идемте в мою машину. Я запарковал ее рядом, на Рили
Плаза.
Мы прошли через улицу Маргин и прошли и прошли через паркинг к моему
восьмилетнему песочному Тормадо. Мы сели и я включил верхнее освещение,
чтобы лучше видеть. Эдвард Уордвелл закрыл дверцу, потом сел поудобнее,
как будто его ожидало путешествие миль в двести. Я почти ожидал, что он
наденет пояс безопасности. Когда я развернул бумагу, то он снова склонился
ко мне, и я снова почувствовал этот аптечный запах. Видимо, его ладони
вспотели от переживания, поскольку он протер их о штанины своих джинсов.
Наконец я кончил разворачивать бумагу и опер картину о руль. Эдвард
Уордвелл придвинулся так близко, что у меня даже заболела рука. Я мог
заглянуть ему прямо внутрь волосатой спиральности левого уха.
- Ну и? - наконец спросил я. - Что вы скажете?
- Восхитительно, - ответил он. - Вы видите пристань Ваймана, здесь,
со стороны Грейнитхед? Вы видите, как она мала? Обычная, на скорую руку
скрепленная конструкция из балок. Не то, что пристань Дерби со стороны
Салема. Там были склады, конторы и порт для кораблей из Вест Индий.
- Вижу, - ответил я равнодушно, стараясь сбить его с толка. Но он
придвинулся еще ближе и всматривался в каждую малейшую подробность.
- А это Аллея Квакеров, она вот так ведет от деревушки, а в этом
месте теперь Кладбище Над Водой, хотя оно называлось Блуждающее кладбище,
только неизвестно почему. Знаете, что Грейнитхед до 1703 года назывался
Восстание Из мертвых? Наверно потому, что поселенцы из Старого Света
начинали здесь новую жизнь.
- Я слышал об этом от пары человек, - озабоченно сказал я. - А
теперь, если позволите...
Эдвард Уордвелл выпрямился.
- Вы точно не примите 300 долларов? Лишь столько мне дали на это в
музее. Три сотни наличными в руки, и никаких вопросов. Вы не получите
лучшей цены.
- Вы так считаете? Я думаю, что все же получу.
- Кто вам столько еще даст? Кто заплатит хотя бы триста долларов за
картину неизвестного происхождения, представляющую пляж в Грейнитхед?
- Никто. Но если Музей Пибоди решил дать за это триста долларов, то в
случае нужды он может и повысить цену и дать четыреста долларов или даже
пятьсот. Сами видите.
- Вижу? Что я вижу?
- Не знаю, - честно ответил я, вновь заворачивая картину в бумагу. -
Может, плохую погоду, может, интерес к цене на гусиный жир.
Эдвард Уордвелл навернул себе на палец колечко от волос из бороды.
- Угу, - буркнул он. - Понимаю. Вижу точно, куда вы клоните. Что ж, в
порядке. Скажем так, что в порядке. И злиться нечего. Но вот что я вам
скажу. Я вам позвоню завтра или послезавтра, хорошо? Вы согласны? И мы
поговорим еще раз. Знаете, об этих трех сотнях. Подумайте об этом. Может,
вы измените мнение.
Я положил картину на заднее сидение, а потом протянул руку Эдварду
Уордвеллу.
- Мистер Уордвелл, - сказал я. - Я могу вам обещать одно. Я не продам
никому картину, пока не проведу исследования, и точного. А когда я решу ее
продать, то Музей может превысить любую сумму, которую мне предложат.
Достаточно ли честно поставлен вопрос?
- Вы не забудете об этой картине?
- Конечно, я не забуду ее. Почему вы решили думать, что будет иначе?
Эдвард Уордвелл пожал плечами, вздохнул и покачал головой.
- Без причины. Просто я не хотел бы, чтобы картина пропала или была
уничтожена. Вы знаете, откуда она взялась? Кто ее продал?
- Не имею понятия.
- Ну так вот, я предполагаю, хотя и не полностью уверен, что эта
картина происходит из коллекции Эвелита. Вы слышали об Эвелитах? Очень
старая семья, большинство из нее теперь живет неподалеку от Тьюксбери,
графство Дрейкат. Но всегда какие-то Эвелиты жили в Салеме, начиная с XVI
века. Очень таинственная семья, отрезанная от мира, совсем как в книжках
Лавкрафта. Вы слышали о Лавкрафте? Я слышал, что у старого Эвелита есть
библиотека исторических книг о Салеме, рядом с которой все музейные
приобретения ничтожны. У него есть также различные гравюры и картины. Эта
картина наверняка принадлежала ему. Время от времени он выставляет их на
продажу, не знаю, почему, но всегда анонимно, и всегда трудно подтвердить
их подлинность, поскольку он не хотел об этом спорить и даже не хочет
признавать, что они происходят из его коллекции.
Я снова посмотрел на картину.
- Интересно, - признался я. - Приятно знать, что в Америке еще
осталось несколько настоящих оригиналов.
Эдвард Уордвелл задумался на минуту, прижав руки ко рту. Потом он
опять спросил:
- Вы на самом деле не измените мнения?
- Нет, - ответил я. - Я не продам этой картины, пока не узнаю о ней
чего-то больше.
Например, почему Музей Пибоди так срочно и настойчиво нуждается в
ней.
- Но я ведь вам уже сказал. Уникальная топографическая стоимость. Это
единственная причина.
- Я почти верю вам. Но вы позволите, чтобы я сам это проверил? Может,
я должен поговорить с вашим директором?
Эдвард Уордвелл долго смотрел на меня, сжав зубы, а потом сказал
отчаявшимся голосом:
- Хорошо. Я не могу вам этого запретить. У меня будет только надежда,
что я не потеряю работу из-за того, что опоздал на аукцион.
Он открыл дверцу и вышел из машины.
Рад, что познакомился с вами, - заявил он и застыл, как будто в
глубине души ожидал, что я уступлю и отдам ему картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20