– Люсия говорила медленно и печально, будто подписывая собственный приговор.
– Я рад, что у тебя хороший вкус. Дэвид – один из немногих исполнителей, способных дать произведению новое лицо, новую жизнь.
Люсия ухватилась, как за соломинку, за мысль о том, что это, может, случайность. Но потом вспомнила их утренний разговор с Дэвидом и села на подоконник, поймав взгляд отца.
– Представляешь, папа, а я знакома с Дэвидом. – Она смотрела ему прямо в глаза, и теперь уже Филипп чувствовал себя как на допросе.
– Неужели?
– Мы останавливались в Эйлате в одном отеле. Мы с Тони и Дэвид с Лиз.
Филиппа ее признание, кажется, мало порадовало, он сморщил лоб и стал старательно пережевывать сэндвич.
– Я даже была у них на Малбери Уолк. – Люсия заставила его перестать работать челюстями. – На прошлой неделе. Небольшая вечеринка. Забыла тебе похвастаться сразу.
– Что ж, у тебя хорошие знакомства в этом городе. – Филипп справился с досадой, отставил тарелку и продолжил по-актерски небрежно: – Что я могу сказать? Дэвид и Лиз – милые люди. Он – верхушка айсберга, а Лиз… на ней все держится, все его величие. Она меньше получает от жизни, так как не поднимает голову выше поверхности воды. Не потому, что не может поднять, а потому что предоставляет эту возможность ему. На поверхности интереснее: слава, поклонницы, юные красотки… Часто даже очень юные. Лиз не выдерживает своей ноши, тяжелеющей год от года, поэтому Дэвиду приходится хвататься за все, что несет в себе жизнь, как утопающему. Но ухватишься за тонкую веточку – утащишь ее на дно вместе с собой. Год назад, к примеру…
– Папа! – Люсия могла сейчас состязаться в способности гневаться с собственной матерью. – Я никогда раньше не замечала в тебе склонности к сплетням! – Взмахнув рассыпавшимися по плечам волосами, она убежала на балкон. Филипп потер лоб и с серьезностью человека, выполнившего тяжелую и грязную работу, отправился принимать душ. Сэндвич остался недоеденным.
* * *
Люсия проснулась и высунулась из-под одеяла. Вчера она думала, что не уснет до утра. Глаза до сих пор как подгнившие апельсины: дотронешься пальцем – и он утонет в опухлости. Страшно подходить к зеркалу. Она повернулась на другой бок и попыталась уснуть снова. С такой физиономией не хотелось показываться на глаза и без того недовольным ею домашним. До чего несовершенны люди: веками твердят о любви, слагают легенды и серенады, а как только дело касается реальных событий, становится каким-то Монтекки-Капулетти! Возможно, у Дэвида и до нее были увлечения, но зачем акцентировать на этом внимание? Она ведь тоже целый год встречалась с Тони, а настоящая любовь пришла к ней только сейчас. Вчера у него был концерт, целый зал мог видеть его и восхищаться, а она сидела дома и плакала в подушку, одна. Почему все так несправедливо! Люди сами выдумали брачные узы, а теперь страдают от них. Дэвид женился на Лиз двадцать лет назад, подумать только, целая вечность! И до сих пор жена имеет на него все права, по привычке. А она, настоящая, теперешняя его любовь не имеет даже самого скромного права присутствовать на всех выступлениях, ловить каждый звук, каждое движение его нежных рук.
Люсия поняла, что уснуть больше не сможет, и, в раздражении откинув одеяло, вскочила с кровати. Голуби неуклюже взлетели с подоконника и исчезли за деревьями. Если бы Дэвид был рядом, это утро не казалось бы ей серым и грустным, но его нет… Как необходима ей сейчас его поддержка!
– Люсия, тебя к телефону! Из образовательного центра! – послышался за дверью издевательский голос Брэндона, сопровождаемый оглушительным стуком. Она быстро открыла дверь: хорошо, что мальчишка догадался принести трубку.
– Спасибо! Я поговорю у себя. Дэвид! Как ты вовремя, мне так необходимо сейчас видеть тебя.
– Ты чем-то расстроена? Сейчас, к сожалению, не получится. Я слушаю учеников.
– Но, Дэвид! Почему я не могу послушать учеников с тобой?
– Это не настолько интересно. И слишком серьезно: завтра у них конкурсное выступление. – Было непонятно, то ли он шутит, то ли не хочет ее видеть.
– Стив все равно уже всем все рассказал. Дэвид засмеялся:
– Ну ладно, раз Стив рассказал, тогда приезжай. Концертный зал, где мы с тобой уже были. В любое время до восьми.
Люсия замялась:
– Дэйв… А этот старикашка… Он пропустит меня?
– Гардеробщик? Конечно не пропустит. Выставит за дверь, как только узнает, к кому ты и зачем. Но я тебе открою маленький секрет: три подошвами о коврик, пока его сердце не растает. Все. Я уже опаздываю. До встречи.
Люсия с трудом вспомнила, где находится нужное здание. Проходив с полчаса вокруг, она увидела наконец знакомые ступени.
– Господин Маковски занимается с учениками в репетиционной на третьем этаже, – пропели бакенбарды в ответ на ее вопросительный взгляд. – По правой лестнице до конца.
Она старательно вытерла ноги и с волнением в груди стала подниматься. Из открытой двери лились звуки Шопена. Люсия послушала за дверью, потом незаметно вошла. В глубине небольшого зала стоял рояль, десятка два кресел были хаотично расставлены неподалеку от входа. Сначала на нее никто не обратил внимания: ни Стив с Полом, которые с понурыми лицами следили за играющей девушкой, ни седовласые, исполненные важности старушки на боковом диванчике, ни пожилой мужчина в первом, если так можно выразиться, ряду. Люсия скромно устроилась у двери и погрузилась в умиротворяющую, воздушную гармонию.
– Энн, забудьте о нотах, это не знаки, которые нужно подавать каждый в отдельности, это ручей, непрерывный ручей. Забудьте о них! Позвольте мелодии разлиться, дайте ей волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95