Я познавал жизнь, мне хотелось увидеть все, что происходит в этом мире, или хотя бы узнать обо всем. Вести о предстоящих гастролях были для меня сами по себе пьянящей музыкой. Я благодарил Бога за то, что он дал мне музыкальный дар. Талант был для меня только средством, поводом вести тот образ жизни, который мне нравился. Мне не были нужны ни дорогие дома и виллы с видом на море, ни солидные гонорары. Это пришло ко мне само собой. А свобода… Оказалось, что это только мираж, за которым сколько ни гонись, удается поймать ненадолго только край ее подола. Мне ее всегда мало.
– А если выбросить вас сейчас в море и оставить – это будет свободой?
– Мои физиологические представления о необходимости заставят меня выплыть на берег и пойти в сторону огней, а не в противоположную.
Люсия посмотрела на светящийся одной жирной точкой Эйлат:
– Я тоже думаю, что свобода нам просто не нужна. Это человек из тщеславия выдумал, что ему не хватает свободы. Он же не плывет наобум в никуда, а строит комфортабельные яхты.
– Вы умная девочка. Из соображений о ненужности свободы вы собрались замуж?
– Из соображений о необходимости тепла и норы, в которую можно забиться после того, как выплывешь на берег, – с некоторой злобой ответила она.
– Я всегда предполагал, что женщины мудрее мужчин: выбирают самый короткий путь к счастью и не стыдятся этого.
– Я немного стыжусь.
– Ваш избранник выроет вам удобную норку, не сомневайтесь. Ради этого можно забыть про стыд.
– По вашему мнению, он оправдан?
– Стыд?
– Да.
– Это гордыня, которая, хоть и грех, но украшает человека. Мы ведь любим животных, которые кусаются до последнего, хотя и знают, что хозяин сильнее и им не прожить без него. Даже более любим, чем преданных нам. Впрочем, это дело вкуса.
– Простите, но если бы я была зверем, то непременно вцепилась бы в вас.
Он выбросил недокуренную сигару, облокотился одной рукой о борт, заглядывая ей в глаза.
– Жаль, что я не ваш хозяин. – Он легко улыбнулся. – Кажется, я нашел вашу ахиллесову пяту. Чертовски приятно пощекотать ее, но не стану этого делать, чтобы не испугать вас.
– Я ненавижу щекотку.
– Вы, Люсия, в самом деле как котенок. Извините меня, пожалуйста. Все это я делаю из-за того, что вам идет… гнев. Ваши глаза становятся еще ярче. Думаю, что разбудил в вас наконец-то вашу испанскую половину крови. Вы сногсшибательны. Если бы я раньше заметил, что надоедливые, сопливые девочки вырастают потом в таких огнедышащих красавиц, обзавелся бы дюжиной дочерей. А то я, недалекий, думал, что для услаждения взора существуют только взрослые женщины.
– Я уже не ребенок, господин Маковски.
Он вспыхнул зелеными огоньками глаз:
– Называйте меня просто Дэвидом, мне будет приятно. Кстати сказать, вы видели внутренности яхты?
– Нет. Этой яхты – нет, но вообще-то – да.
– Это уникальная яхта. Готов стать вашим экскурсоводом. Спустимся? – Он так трепетно прикоснулся к ее руке, что отказать ему было невозможно.
Как шкодливая девчонка, она посмотрела по сторонам и, убедившись, что Тони весело в компании Мари и Сьюзи, юркнула вниз вслед за парящим, как на крыльях, пианистом. Лиз не попадалась ей на глаза в течение всего предыдущего разговора, но ее большие глаза мерещились Люсии то за капитанской рубкой, то за хлюпающим полотном паруса. Трудно поверить, что жене Дэвида все равно.
– Вот лестница, она знаменательна тем, что Том уже несколько раз, перебрав рому, скатывался с нее колобком. То, что сегодня эта история еще не была рассказана, – следствие вашего появления, как я понимаю. Ваша умопомрачительная красота привела мужчин к беспамятству.
– Мне нужно принять ваши слова за ухаживание, Дэвид? – Люсия произнесла это, подчеркивая его имя.
– Как вам угодно. Лучше, впрочем, не думать на эту тему, а посмотреть на настенную живопись.
В простенькой рамочке был заключен вид взбунтовавшегося моря, выполненный размашистыми мазками.
– Мари не любит, когда все спокойно, поэтому на ее акварельках всегда шторм. Но когда она попала в настоящий шторм, Том отпаивал ее потом успокоительным.
– У вас не язык, а острое жало, – не выдержала Люсия.
Дэвид развернулся, уперся руками в стены. Волосы закрыли ему лицо, и из-под них он наблюдал за своей мишенью. Он выглядел сейчас, как юный повеса. Люсия хотела сделать шаг назад, но не успела. Ее сжали, выдернули из окружающего пространства сильные, чувствительные руки, и все ее крики протеста оказались беспомощными перед его требовательным ртом. В дьявольских глазах Маковски прыгало и резвилось безумие, будто сознание этого человека отключили одним нажатием кнопки. Справившись с замешательством и позволив себе в качестве исключения минутную слабость, Люсия ответила на поцелуй с таким азартом, которого сама от себя не ожидала. Дэвид стремглав погружался в сон, беспамятство, за ним не угнаться, его можно только наблюдать, им можно только восхищаться. Музыкант, он оставался им и в жизни: сейчас он так же отрешен от реальности, как тогда, за роялем. Страсти, кипевшие в нем под маской артистического равнодушия, выплеснулись наконец наружу. Неискушенная красавица так глубоко дышала, что платье готово было разорваться на ее груди. А он, как змея, вливал и вливал в нее свой яд, и она чувствовала, как этот сладкий яд растекается по всему ее телу.
– Простите, – внезапно прошептал Маковски, оторвавшись от нее, оставив лишь руку на талии своей жертвы. – Простите, я забылся. Хотите посмотреть каюту?
Люсия не могла пошевелиться. Огонь его ладони соскользнул по ее бедру. Она глотала воздух, как выброшенная на берег рыба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95