Нет. Кет
будет свободным, бесстрашным, он вырастет стройным и прямым, не
обезображенным шрамами. - Чейн вернул малыша матери, что-то прошептал ей
на ухо и чмокнул в щеку. Когда он отстранился, Яна увидела, что по лицу
женщины ползет одинокая слеза, но смотрела индианка по-прежнему твердо,
холодно и храбро. Больше не взглянув на нее, Чейн взял ружье, прихватил
керосиновую лампу и решительным шагом вышел за дверь.
Жена выбежала за ним. Старуха с трудом выбралась из качалки и, с
трудом удерживаясь на ногах, остановилась в дверях, похожая на хрупкую
соломенную куклу. Она повернула голову к Муру - в глазах у нее стояли
слезы - и прошептала: "Помоги ему".
Мур поднялся и вышел за дверь. Дождь еще шел, но уже не такой
сильный. Индианка стояла и смотрела, как ее муж исчезает в направлении
бухты. Мур разглядел в той стороне десятки фонарей и фонариков, десятки
желтых точек, двигавшихся за пеленой дождя. Он смахнул капли с глаз.
Через секунду к нему присоединилась Яна; к жене вождя подошла
промокшая насквозь старуха, обняла ее за талию, потянула в дом. "Вдовы от
моря, - подумал Мур, наблюдая за ними. - Вдовы? Нет-нет. Еще нет". Женщины
пошли по грязи к дому.
- Почему? - спросил Мур старуху, когда они проходили мимо него, и
прирос к месту, такая твердая уверенность, возможно, даже умудренность,
проступила на морщинистом лице.
- Судьба, - ответила старуха, и они с женой Чейна ушли.
"Судьба. Судьба. Судьба". Это слово вошло в его мозг и взорвалось там
тысячью стальных осколков. Мур вспомнил надпись на транце разбитой морем
яхты: "Баловень судьбы". Он ничего не мог сделать - быстрые потаенные
течения судьбы несли его, ничего не понимающего, не постигающего причин и
смысла происходящего, несли, как бы отчаянно он ни боролся с ними. Он не
мог победить в этой борьбе, ибо жизнь подобна морю, и ее могучая сила
увлекает человека в таинственную пучину Бездны его будущего.
Возможно, возвращение Корабля Ночи было лишь вопросом времени;
возможно, Мур лишь ускорил неизбежное. Сейчас, оглядываясь на цепь смертей
и разрушения, он видел в ней лишь звено той цепи событий, которая
заставила его объехать весь мир и очутиться здесь, не где-нибудь, а именно
здесь под хлестким тропическим ливнем. Чейн прав, дошло до него, ничто не
помешает этим тварям вернуться за новыми припасами, за новыми жизнями.
Много лет назад, в другой бурный штормовой день, когда земля сомкнулась
над ним, в нем, Муре, что-то сломалось. Тогда какая-то часть его умерла, и
он стал подобен истерзанным тварям с борта подводной лодки - бесприютный,
неприкаянный, попавший в тиски судьбы, которая лишь сейчас обнаружила
себя. Только последние несколько дней позволили ему явственно увидеть
страшное будущее.
К добру ли, к худу ли, но Мур любил этот остров и островитян. Он
любил их как свою утраченную семью. И, с Божьей помощью или без нее, не
должен был, не мог, не желал терять их из-за внезапного мрачного каприза
своей судьбы.
- Я помогу ему, - услышал он свой голос.
Яна вцепилась ему в руку, стараясь остановить, удержать. Она вытерла
залитые дождем глаза и замотала головой:
- Дэвид, он сумасшедший! Если он найдет лодку, она разрежет его
траулер пополам! Он не вернется, он знает, что не вернется!
В мышцах Мура зажглось раскаленное белое пламя. "Мы рождаемся в
одиночку и смерть должны встречать в одиночку". Кто это сказал?
Преподаватель философии, тысячу лет назад, в учебном классе, в другой
жизни. "Всем нам придется умереть, мирно или в муках", - сказал Чейн. Мур
понимал, что шансы расстаться с жизнью очень велики, и принимал это. Он
рискнет, схватит удачу за хвост, бросит вызов злобным богам, потому что в
краткий, мимолетный миг прозрения видел финал своего путешествия. Видел
замерший в ожидании нос Корабля Ночи, острый, как нож.
Он высвободился от Яны и пошел по раскисшей извилистой дороге вниз, к
бухте, где еще двигались светляки фонарей.
Старенький, видавший виды траулер Чейна терся бортом об обшитый
старыми покрышками причал. Это было самое большое судно в индейской
флотилии, пожалуй, чуть-чуть больше пятидесяти футов от носа до кормы,
широкое, с продолговатым корпусом. Почти вся краска с бортов облупилась,
кое-где виднелись заплаты, но все они находились выше заметной темной
полосы ватерлинии. Посреди палубы, чуть сдвинутая к корме, была широкая
приземистая кабина, выкрашенная в бордовый цвет, с несколькими
металлическими иллюминаторами. В дождливое небо смотрели голые мачты с
туго свернутыми парусами, со снастей капало. На корме стояли лебедки,
лежали сети, какие-то железные бочки. Судно казалось солидным, надежным -
продолговатый притупленный нос, надстройка, чистый четкий контур.
Приблизившись, Мур различил на плоской корме выцветшие, когда-то
красные буквы: "Гордость". Сильная зыбь качала траулер, терла бортом о
покрышки; скрипели и стонали доски, глухо плескала у носа вода.
На юте возилось несколько голых по пояс карибов - убирали сети и
тросы. Работали помпы; из шлангов на корму выплескивалась вода. Один из
индейцев пронес объемистый сверток из прозрачного пластика, но Муру не
было видно, что это. Он подождал. Индеец открыл дверь каюты и исчез
внутри.
- Где Чейн? - крикнул Мур тому, кто был к нему ближе всех.
Кариб поднял голову и угрюмо посмотрел на него, потом повернулся к
Муру спиной и покатил тяжелую железную бочку дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94