От авторов : Повествование основано на реальных фактах. Авторы сочли
необходимым изменить некоторые имена и несколько сместить место и время
отдельных событий.
Посмотри в глаза чудовищ
роман


Фея: Ничего не поделаешь, я должна сказать вам правду: все, кто пойдет с
детьми, умрут в конце путешествия:
Кошка: А кто не пойдет?
Фея: Те умрут на несколько минут позже:
Морис Метерлинк
- Револьвер да зубная щетка - вот и все, что нам понадобится.
Конан Дойль
1.

В этом нет ничего нового, ибо вообще ничего нового нет.
Николай Рерих
Конец света, назначенный, как известно, знаменитым конотопским
прорицателем безумным арабом Аль-Хазредом на седьмое января, не состоялся.
- А может, и состоялся, подумал Николай Степанович, глядя на заснеженную
и промороженную до неподвижности тайгу. Что, если по всей земле стоят
сейчас такие же холода, стены утонувшего в зарослях краснокаменного храма в
верховьях реки Луалабы покрыты мерцающим инеем, ставшие стеклянными лианы
крошатся со звоном под тяжестью снега и осыпаются на гранитной твердости
торфяник, необозримые бегемотьи стада превратились в россыпи заиндевевших
валунов, и башня Беньовского на Мадагаскаре неразличима на фоне внезапно
побелевших гор:
- Вот так, значит, прямо и пойдешь? - вкрадчиво поинтересовался один из
пилотов-вертолетчиков, пожилой, мордастый, наглый, важивавший в свое время
по охотничьим заимкам прежнего беспредельного владыку беспредельного края.
Владыка любил, отохотившись и разогнав прочую челядь, выпить с пилотом и
пожаловаться ему на раннюю импотенцию:
- Так и пойду.
Любому городскому простофиле, не то что этим летучим волкам, ясно было
бы: не таежник стоит перед ними, а некто беглый, которого если и будет кто
искать, так не те, кого он хотел бы увидеть тут, вдали от цивилизации:
Сапоги на Николае Степановиче хоть и зимние, но испанские, анорак хоть и
меховой, но шведский, лыжи хоть и австрийские, но беговые, узкие, так что
он и сейчас стоял в снегу по колено. Один только армейский израильский
рюкзак заслуживал уважения, но что рюкзак?..
- Все равно ведь закоченеешь.
- А это уже только мое дело.
- Так ты лучше нам денежки-то все оставь. Целее будут, - и в голосе
воздушного волка прозвучала нотка нежности.
- Неужели тысячи долларов Северо-Американских Соединенных Штатов вам
мало? - искренне удивился Николай Степанович.
- Это когда же их переименовали? - в свою очередь удивился другой пилот и
даже опустил ствол карабина.
- Ты мне кончай Муму пороть, - сказал первый. - Щас вот положим тебя и
полетим. А так - не положим. Понял? Ну?
- Итак, вы мне предоставляете полную свободу выбора, - кивнул Николай
Степанович. - Хорошо. Пятачок я вам накину. На бедность.
- Ты эта: - шагнул к нему первый, вздымая снег - и вдруг замер.
- Отойди, Васильич, я его лучше из винта грохну, - внезапно севшим
голосом сказал второй. Карабин в его руках заплясал.
- Вас ист "грохну"? - спросил Николай Степанович.
- Ист бин шиссен, - неправильно, но доходчиво объяснил второй.
- Как интересно, - сказал Николай Степанович, приглашающе улыбнувшись. И
второй улыбнулся льстиво и беззащитно.
А неплохой карабин, подумал Николай Степанович. Грех его таким оставлять:
Он чуть выше поднял ладонь. На ней, точно прилипший, лежал медный
советский пятак. Образца тысяча девятьсот шестьдесят первого года, но
незаметно для стороннего глаза исправленный и дополненный. Оба пилота
воззрились на пятак, как на внезапную поллитру с похмелья, и больше от него
глаз не отрывали.
- Карабинчик попрошу, - бросил небрежно Николай Степанович, стряхивая с
ног лыжи и поднимаясь в тесную кабину Ми-2.
- Извольте, ваше благородие, - подобострастно вымолвил второй. -
Патрончики по счету принимать будете али как?
Второй преобразился. Вместо нормального аэрохама возник денщичок по
пятому, как бы не боле, годку службы у полкового барбоса-интенданта. Первый
сохранял прежний вид, но вести себя по-своему тоже уже не мог.
- В свете принятых решений, - сказал он неопределенно - и вдруг
заткнулся, как бы подавившись привычными словами.
Николай Степанович подышал на пятак, приложил к лобовому стеклу кабины -
пятак прилип.
- Летите, голуби, - сказал Николай Степанович, спрыгнув в снег. Пилоты,
отталкивая друг друга, полезли в кабину.
Через минуту похожая на черноморского бычка машина, подняв тучу морозного
снега, скрылась за вершинами елей. Николай Степанович вздохнул. Не то чтобы
ему было жалко пилотов: Машину - жалко, это да. Впрочем, вполне может быть,
что и долетят, подумал он, но о пассажире своем забудут навсегда.
Он откопал заметенные лыжи, попрыгал, примеряясь к рюкзаку, поводил
открытой ладонью перед собой, определяя направление - и тяжело пошел,
загребая рыхлый кристаллический морозный снег. Остывающее солнце начинало
бессильно клониться к синим щетинистым сопкам.
До зимовейки было с полкилометра, но сквозь густой заснеженный ельник он
пробивался около часа. Хуже приходилось разве что тогда, в северном Конго,
да и то - из-за вони.
Воняло одинаково что от болот, что от людей, что от негров:
Откопав дверь, он на четвереньках забрался в тесное стылое нутро
зимовейки.
Топить крошечную соляровую печурку и греться было некогда, да и без печки
ему было по-настоящему жарко. Он лишь переменил щегольские сапоги на
слежавшиеся собачьи унты и выволок из-под топчана широкие лыжи, подбитые
камусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26