Сказать самой Марлен Дитрих
"Ступай, милая", словно горняшке, было как-то неловко, а я, в отличие от
Осипа, так и не изучил "науку расставаний", но тут - начало качать:
И качало, должен вас уверить, хорошо. Марлен от морской болезни не
страдала, равно как и я, но вот беда: луна была к нам немилостива... да и
камеристке Марлен стало так плохо, так плохо... а хорошая камеристка для
актрисы значит стократ больше, чем расторопный денщик для гвардейского
офицера. Поэтому...
Я проводил Марлен и с рук на руки передал темно-зеленому фон Штернбергу.
Виски и качка совместными усилиями сотворили чудо: он по-прусски твердо
стоял на ногах, но во всех мужчинах видел греческого принца, бедняжку. Меня
он именовал "ваше высочество", а я не стал его поправлять.

6.
Нехорошо, госпожа, рассказывать о злодействах, мною виденных и слышанных,
потому что один рассказ о них может принести вред.
"Шукасаптати"
- Вот так, Илья, - сказал Николай Степанович. - А теперь рассказывай.
- Что рассказывать?- спросил Илья.
- Все.
И - хлынуло из него: В сумбурной, местами русской, местами цыганской,
местами испанской речи события осени сорок второго мешались с зарей
перестройки , а ужас воспоминаний о том, как ягд-команды гнали отряд на
эсэсманов, а эсэсманы - на егерей, мерк перед ужасом недавним, когда
заявились к нему, барону крымских цыган, какие-то неправильные - с виду
цыгане, но речи не знавшие и вытворявшие такое, что он, в свои пятьдесят
пять еще черный как головешка, поседел в неделю: не спрашивай, батяня,
лучше не спрашивай, все равно не смогу рассказать, потому как и слов таких
нет, и грех, смертный грех об этом даже рассказывать...
- Илья, - сказал Николай Степанович. - Помнишь обер-лейтенанта Швеллера?
У него ведь тоже слов не было, поскольку русского не знал. А как
рассказал-то все!
- Батяня: Боюсь я. Вот те крест: боюсь до смерти. Хуже смерти. Вот сейчас
мы с тобой говорим, а они слушают: Под полом сидят.
Николай Степанович посмотрел на Гусара. Гусар отрицательно покачал
головой.
- Нету никого поблизости, Илья.
- А не надо и поблизости. Вот тебя они за сколько тысяч километров
услышали?
- Так ведь я сюда попал . Они это и засекли. Это-то и дурак засечь может.
- Ой, не знаю я, командир: тебе, может, и видней, а только не понимаешь
ты, с кем связался:
- Это они не понимают, с кем связались, - сказал Николай Степанович,
щурясь от папиросного дыма. - Помнишь, как Эдик Стрельцов после отсидки на
поле вышел и кое-кому класс показал? Вот примерно так я себя сейчас
чувствую.
- Показал, - согласился Илья. - Да недолго прожил...
Они сидели на веранде дачи одного старинного коктебельского приятеля (а
точнее сказать - внука одного старинного коктебельского приятеля) Николая
Степановича. Было очень тихо вокруг. Домики соседей стояли запертые. Два
мощных кипариса росли по обеим сторонам крыльца. Пахло сыростью и прелой
листвой. На Илью с перепугу накатил жор, он опустошал одну за другой банки
с хозяйской тушенкой и запивал хозяйской "изабеллой". Николай же
Степанович, напротив, испытывал отвращение ко всяческой пище. Он лишь
пригубил вино и теперь жевал корочку, чтобы унять спазмы в желудке.
- Ну, ты меня до срока не отпевай, а давай по порядку: сколько их было?
- Сначала - четверо.
- А потом?
- Не сосчитать, командир. Они же лица меняют, вот как мы - штаны.
- Понятно. Стрелять не пробовал?
- Один мой попробовал:
- Ну, и?..
- Рука чернеть начала. Потом его же и задушила. Своя же рука.
- Это они тебе глаза отвели.
- Клянусь, батяня! Я что ли не знаю, как глаза отводят? Да я сам кому
хочешь отведу! Настоящие они: Те самые...
- Настоящие кто?
Илья огляделся по сторонам, потом наклонился вперед и прошептал:
- Барканы.
Николай Степанович откинулся, посмотрел на Илью с особым интересом.
- А ты откуда это слово знаешь?
- Цыгане много чего знают, командир. Знают, да не говорят. Потому, может,
и носит нас с места на место:
- Чтоб не нашли?
- Не смейся, командир. Это ж не от головы, это от задницы идет.
- Мне, брат, не до смеха. Идем дальше. Свою порчу они снимать умеют?
- Должно, умеют. Да как заставить?
- Заставить - дело мое. А найти их - ты мне поможешь.
- Командир: лучше кончи меня сам, и на том успокоимся. Лучше ксерион
найди.
- Глухонемой сказал, что раньше марта не доставят. А кто доставляет и
откуда - не знает он. Может, ты знаешь?
- До конца не знаю. Но доставляет его откуда-то с Урала человек с пятном
вот здесь, - и Илья показал на лоб.
- Горбачев Михаил Сергеевич? - усмехнулся Гумилев.
- Опять смеешься, командир: Имя его не знаю, а зовут - Серега-Каин. И
будто бы, брешут, он тот самый Каин и есть:
- Брешут, - сказал Николай Степанович. - Тот помер давно. Ламех его
замочил .
Так что - не тот.
- Тебе виднее, командир, - неуверенно сказал Илья. - Может, и не тот:
- В лицо ты его знаешь?
- Да.
- Значит, найдем: Теперь дальше: что это было за паскудство с детишками?
- Ох, командир, командир: теперь на всех цыганах грязь через это: Они это
делали, они , понимаешь? Не цыгане. А зачем и для чего, я не знаю. Не
побираться, нет. Денег у них и без того: не приснится нам столько даже к
большой войне:
- Куда они детей потом девали? Кто увозил, знаешь?
- Морем увозили, а кто и куда - только старая ведьма знала. Вот ее и
пытай.
- Оно бы можно было, да сильно мой друг осерчал, когда внутрь вошел и все
там увидел.
- Постой, командир. Он что, ее видел?
- Видел.
- И: что?
- Кончил он ее. Да так, что и допросить уже нельзя было. Нечего было
допрашивать. Мозги по стенам.
- Он ее кончил - и живой остался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26