Он переводил взгляд с Барона на Николая Степановича, и Барон
получался заметно старше:
- Илюха? - не сразу пришел в себя Николай Степанович. - Агафонов? Боец
Агафонов? Какого хера вы делаете здесь, в этом... - он сдержался.
- Да я... вот тут это... Дело у меня тут.
- А, так это, значит, твое дело? Тесен мир... Что ж, Илюша, ты закон
знаешь...
- Да, - сглотнул старый цыган.
- Овцу, если ты помнишь, я тебе простил.
- Простил, батяня.
- Этого, уж извини, простить не могу...
- Понимаю, батяня...
Пронзительный вопль, в котором живой души не было, донесся издалека.
- Тогда - пошли, - Николай Степанович снял с плеча автомат, кивнул на
дверь.
- Прямо... сейчас? - цыган сгорбился.
- А чего тянуть?
- Да, чего тянуть... - согласился Барон. - Веди, батяня. А этим не верь,
обманут.
Всех всегда обманывают. Даже меня хотели обмануть.
- Да я и не верю, - сказал Николай Степанович.
Они вышли из столовой и свернули налево, в сторону от освещенной стоянки.
Вопль, теперь уже многоголосый и яростный, накатывался.
- Стой здесь, - велел Николай Степанович, поднимая руку. - И ни шагу.
Сам он вернулся к крыльцу, встал сбоку.
Разъяренные, как кошки, неслись к столовой четверо девиц. Не кошки, нет:
тигрицы. Эринии. Демоны ада. Два пацана с автоматами не успевали за ними,
а последним шел Коминт с девочкой на руках.
Ком тел, грохоча, ворвался в помещение. Там - взорвалось...
- Вот - наша, - сказал Коминт. - Еще почти нормальная. Бляди как там все
увидели...
- Я понимаю, - сказал Николай Степанович. - Давай девочку - и помоги им,
если хочешь.
- Всех кончать?
- Да, наверное. Всех.

С министром внутренних дел республики Крым Николай Степанович беседовал
минут сорок, и они расстались, вполне довольные друг другом.
Левка и Тигран ждали внизу в трофейном "датсуне". Номера уже стояли
новые.
- Командир, могу я задать нескромный вопрос? - спросил Левка. За этот
день он приободрился и смотрел на всех несколько свысока.
- Извольте, пан депутат.
- Вы из уголовных или наоборот?
- А между ними есть какая-то разница?
- Ну, все-таки...
- Вообще-то я из Александрийских гусар.
- Понятно, - кивнул Левка.
- Лев, вы меня очень обяжете, если не будете трепаться о встрече со мной
хотя бы со своей высокой депутатской трибуны.
- Никола-ай Степанович!.. - обиженно протянул Левка.
- Давайте за моими - и на вокзал.
Вовик-пулеметчик жил в симпатичном белом двухэтажном доме на углу
квартала. Во дворе возле высохшего фонтана на скамейке сидели и ждали
Коминт и Ирочка. Ручка ее была в новом гипсе, сложенная теперь уже
правильно.
- Коминт, на два слова, - попросил Николай Степанович.
- Она меня не отпускает, - улыбнулся Коминт. - Только в сортир
согласилась, и то под дверью скреблась.
- Ладно. Дело вот в чем... Короче, наш налет дал очень мало. Всего одну
дозу.
Этот Гвоздь месяц назад вывез практически все... Эх, был ведь у меня
когда-то этого дерьма полный чемодан!
- Им-то оно зачем?
- Золото делать. Идиоты. А новое поступление, как сказал наш друг Илья,
ожидается не раньше марта. Понимаешь?
- Еще нет.
- Хорошо. Открытым текстом. Ты берешь вот это, - Николай Степанович
вложил в руку Коминта толстенький флакончик из-под йода. - Сразу же идешь к
Лидочке в больницу и потихоньку от врачей даешь ей эту пилюлю. - Он
встряхнул флакончик, внутри подпрыгнул маленький шарик. - Его нужно
разжевать или раздавить пальцами. Не глотать целиком, понимаешь? Это важно.
И все.
- Постой. А как же твои?
- Разберусь. Разберусь, Коминт. Давай: девочка и мамаша. Это на тебе.
- Ты не прав, Степаныч.
- Я прав.
- А как ты тут будешь один? Если эти... друзья убиенных...
- Как учил нас товарищ Сталин? Переживать неприятности по мере их
поступления.
- Это разве его слова?
- Не знаю, как слова, а выучка точно его. Да, вот, чуть не забыл... -
Николай Степанович достал записную книжку, вырвал листок. - Шесть номеров.
Идем вабанк.
- Розыгрыш на следующей неделе?
- Сегодня пятница? Значит, на следующей.

Когда я был влюблен....
(Атлантика, 1930, апрель)
Известие о самоубийстве Маяковского настигло меня уже в Гавре. В ожидании
посадки на "Кэт оф Чешир" я просматривал русские парижские газеты - и
наткнулся на два сообщения кряду. Они имели непристойно-злорадный характер
и с истиной совершенно не сопрягались. Предположений о причинах трагедии
было два: самоубийство на почве сифилиса - и выбраковка чекистами
отработанного материала. Я положил себе вечером в баре выпить за упокой его
освободившейся души, а в Вашингтоне зайти в маленькую церквушку пресвятого
Николая-чудотворца и заказать панихиду. Поскольку, вероятно, я был
единственным, кто знал, что именно случилось с этим несчастным чудовищем:
Если, конечно, "красная магия" не навострилась еще пользоваться
"Некрономиконом". Ведь выстрелил он себе все-таки в сердце, а не в висок...
Каюта моя располагалась на палубе "А" по левому борту, ближе к носу и
совсем недалеко от судового ресторана первого класса - так что даже
негромкий оркестрик его в первые ночи мешал мне спать. А спать хотелось -
как на фронте.
Впрочем, грех роптать человеку, приплывшему в свое время к африканскому
берегу в трюме французского парохода в компании с неграми, гусями и
домашней скотиной. Было там нас, бродяг, не менее пяти сотен, и никаких
привилегий и удобств безденежному поэту не полагалось, да и пресловутого
"бремени белого человека" я на себе никак не ощутил: шлепал, как все,
засаленными картами по перевернутому ящику из-под жестянок с питательной
мукой "Нестле" и даже немного выиграл благодаря приобретенному еще в
Царском Селе умению сохранять невозмутимую мину при самом скверном
раскладе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26