Тридцать пятый? - упрямо запрашивал по связи механик лодки.
Коричневый рожок мегафона утонул в щели между его усами и бородой. Механик будто бы хотел сгрызть его эбонитовый корпус, если через минуту не ответит неотзывчивый "тридцать пятый". Вчера у него гораздо лучше получалось выжимать водку из полотенца в стакан.
- Есть тридцать пятый! - наконец-то ответили из глубины отсека.
- Тридцать пятый, открыть клапаны вентилляции концевых!
- Есть открыть клапаны вентилляции концевых!
Обрадованный механик вынул рожок мегафона изо рта и уже с расстояния объявил и ему, и всему экипажу:
- Принят главный балласт кроме средней... Осмотреться в отсеках. Провентилировать главную осушительную и трюмную магистрали.
В ответ сыпанули монотонные, точно капли осеннего дождя,
доклады: "Отсеки осмотрены, замечаний нет... Отсеки осмотрены...", ну, и так далее и тому подобное. Десять отсеков - десять голосов.
Механик, со столбнячной спиной сидящий на стуле, подался вперед, к приборам на пульте, и Тулаев наконец-то увидел Дрожжина. На нем уже была надета синяя куртка РБ с надписью "СПК" на кармане. "СПК", видимо, обозначало "старший помощник командира".
Скорее всего, во время погружения не полагалось ходить по центральному посту, но Тулаев все же протиснулся между пультами и колонной перископа, обошел адмирала, лежащего посреди отсека на кресле, очень похожем на пляжный шезлонг, и оказался рядом с Дрожжиным.
- Добрый день! - с политработницким энтузиазмом
поздоровался с ним Тулаев.
Медленными, навек пропитанными усталостью глазами Дрожжин посмотрел на бирку на кармане гостя и ответил чем-то похожим на "Сясьти".
- Мне для доклада комиссии попросили узнать у вас о положительном опыте набора контрактников, - соврал Тулаев.
- А стоит ли? - лбом и щеками покраснел Дрожжин.
Тоненькая, точно грифелем проведенная черточка усов сохранила северную бледность на подбородке.
- У меня указание, - не унимался Тулаев. - Раз наверху решили, значит, стоит.
- Ну, не знаю.
- Какие, к примеру, специалисты у вас стали контрактниками?
- Ну, сигнальщик... Ну, еще три турбиниста...
- Они из матросов?
- Нет, - неохотно ответил Дрожжин, - завербовались уже
после гражданки.
- Как это? - не понял Тулаев.
- Ну, как... Приехали с Большой земли, написали рапорт. Я
их проверил и взял на лодку...
По центральному посту, отражаясь от панелей, загрохотал окрепший до шаляпинских ноток голос механика:
- Глубина девять метров! Крен - ноль! Дифферент - ноль! Провентилированы главная осушительная и трюмные магистрали! Отсеки осмотрены, замечаний нет! Подняты выдвижные устройства...
- А с кем-нибудь из них можно побеседовать? - не стал дослушивать арию механика Тулаев.
- Сейчас - нет.
- Почему?
- Лодка погружается. Никто не имеет права покидать свой пост. Отсеки задраены. А они все - в других отсеках.
Дрожжин посмотрел за спину Тулаева, разглядел рядом со штурманом щекатую физиономию сигнальщика, снизу серую от пемзовой щетины, сверху бумажно-бледную, и уже тверже произнес:
- Сейчас никого здесь нет.
- А когда погрузимся, можно будет?
- Можно... Когда с вахты сменятся.
- То есть?
- То есть через четыре часа.
Его усталые глаза стали уж вовсе изможденными. Половина команд из центрального поста шла с матерной приправкой. Возможно, что старпому стоило немалых усилий не вставить в свои ответы ни единого ругательства. Во всяком случае, когда Тулаев отошел от него в сторонку, Дрожжин выпулил в адрес штурмана такую соленую тираду, что Тулаев так и не понял смысл фразы. Ни на один язык на Земле ее невозможно было перевести.
Но Балыкин, кажется, фразу понял, потому что спросил все того же штурмана, сухонького белобрысенького старшего лейтенанта:
- Тебе что старпом сказал? Я жду доклад?
- Глубина с карты двести одиннадцать метров, - неохотно ответил он и воткнул иголку циркуля в ластик.
Возможно, ластик у него изображал старпома.
- И больше без напоминаний, штурман, - потребовал Балыкин.
И уже механику, чуть громче: - Заполнить среднюю!
- Есть заполнить среднюю!
- Боцман, погружаться на глубину девятнадцать метров!
Из угла поста ответили уже привычным повторением слов с добавкой "есть". Дырчатые сандалии адмирала, с видом пляжника лежащего на шезлонге, сдвинулись ниже, и Тулаев разглядел крупную седую голову боцмана. У него была красная-красная шея. Такие шеи бывают или у гипертоников, или у рыжих. Тулаев вспомнил Машу и понял, что боцман - не гипертоник. Просто седина съела его огненную шевелюру. То, что минуло его рыжую жену, вовсю отыгралось на нем.
- Принимать в уравнительную!
- Есть принимать в уравнительную!
- Погружаемся на глубину девятнадцать метров! Осмотреться в отсеках!
Дождь из бесконечных команд все сыпался и сыпался с центрального поста. Какие-то из них Тулаев уже начинал понимать. Во всяком случае, осмотреться он немного успел. Но чем больше он понимал, тем меньше ему хотелось быть подводником.
И он даже не мог предположить, что уже им стал.
- Внимание экипажу! - отобрав рожок мегафона у механика, объявил на всю лодку Балыкин. - Сейчас в центральном посту пройдет обряд посвящения в подводники. Сегодня впервые в своей жизни погрузились на глубину... э-э, он вскинул к глазам бумажку, - а-а, представитель Главного штаба Военно-Морского Флота офицер-психолог капитан третьего ранга Корнеев и рулевой-сигнальщик старшина второй статьи контрактной службы Бугаец. Командир.
Сказал, как подписался.
Тулаев, проходивший по бумагам комиссии Корнеевым, удивленно посмотрел на Балыкина. А тот уже протягивал ему заботливо поданный кем-то стеклянный плафон, наполненный мутной жидкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134