– Что с собой брать? Сколько хлеба кто приберег?
– Надеть надо все теплое, зима на дворе… Дадут ли оружие?
А у меня из головы Франсуа не выходит. Он за меня заложником остается. Почему-то перед глазами не Франсуа, а Марат. Лицо синее, в рубцах… Гоню его от себя, стараюсь о другом думать.
Если завтра Франсуа не появится в шахте, на него бог знает что наплетут. Пытать станут собаками… Опять это лицо… Надо решиться…
Тихонько поднялась, вылезла из-под тряпья. В одной сорочке, только платок темный на плечи накинула. Не надевая деревянных башмаков, чтобы не стучать, вышла в уборную.
Еще третьего дня, когда мы к «вальсу» готовились, на всякий случай в уборной расшатали окошко. Его легко вынуть и выскочить у задней стены барака. Тогда же мы несколько лазеек в другие кварталы наметили. Этим я и воспользовалась.
Ночь была холодная, ветреная, с мелким секущим дождем. Даже часовые в затишь попрятались. Я платком закуталась и ползла от барака. Минула кухню. Стала под проволоку пролезать на плац, платок зацепился. Сбросить его не могу, в белой сорочке сразу заметят. Потянуть сильней боюсь: вдруг проволока с сигнализацией?.. Лежу не дыша. Ветер воет, в лицо дождем бьет… За дальними ограждениями эсманы в черных плащах с фонариками и собакой проходят. Заметят, натравят, как на Марата… Я невольно лицо руками закрыла. Жду, вот-вот надо мной овчарка задышит… Сколько пролежала, не помню. Наверное, это был не малый кусок моей жизни. Очнулась, когда ветер сам сорвал платок и на меня бросил. Исчезли черные эсманы. Может, их вовсе и не было? Только причудилось?.. Благополучно выползла к эстакаде, к казарме, где меня гримировали. Там жил Шарль… Он видел меня, когда я надевала красивое платье, видел на эстраде, накрашенную и причесанную, представляете, какой я предстала теперь перед ним? Думаю, никто никогда так не приходил на свидание… Ну да, я пришла к нему. Ничего другого не оставалось…
Франсуа:
О мадам!.. Этого вы не рассказывали… Такой ценой… То-то я не мог понять, что случилось. На рассвете является эта неотесанная жердь, этот Шарль-Луи, и предлагает мне убираться ко всем чертям. Я, конечно, не собирался задерживаться, однако… Откуда такие слова…
– Все-таки мы французы, – прохрипел этот немецкий прислужник, – я помогу тебе получить аусвайс, убирайся отсюда подальше и больше не попадайся мне на глаза…
Как будто встречи с ним могли кому-либо доставить удовольствие. Но как вам понравится? Он готов мне помочь… Я так растерялся, что не нашел подходящего ответа длинному олуху.
Ах, если бы знать тогда то, что мы всегда узнаем слишком поздно… Простите, мадам, я понимаю, это не было радостью. C'est un amour tragigue, но она еще и безрассудна. Ведь он мог не сдержать своего слова…
Люба:
Мог… Он мог отправить меня в бункер, избить, наконец застрелить, как пытавшуюся бежать из лагеря, и получить за это награду.
Но вы ошиблись в нем тогда и продолжаете ошибаться. Ничего, о чем вы подумали, не произошло. То ли мой вид не вызывал других чувств, кроме жалости, то ли страх, что кто-либо видел, как вошла к нему… Он бросился к двери, выглянул, не стоит ли кто за ней. Задвинул засов, быстро опустил штору на окне. И этого ему было мало. Он выключил свет и зашипел: «тшш». А может быть, подействовали мои слова? Я произнесла их с порога:
– Мосье Шарль, – сказала я. Не герр полицай, а по-французски – мосье Шарль, – вы можете сделать со мной все, что хотите. Но получите не больше, чем пьяный эсэсовец от беззащитной женщины. Говорят, французские мужчины поступают иначе…
Он все еще не пришел в себя от страха и удивления.
– Как ты пришла сюда? – только и мог он выговорить. – Как пришла?
– Не думайте, что я одна бы решилась.
Когда-то мне уже приходилось так объяснять свою смелость. Помните? С Николаем, он ведь тоже у немцев служил. Тогда я выиграла. Понадеялась и теперь. Я сказала:
– Есть честные патриоты, они помогают тем, кто хочет бороться, и мстят предателям…
Кажется, это не испугало Шарля. Я не видела выражения его лица. Мы говорили в темноте. Он продолжал свое:
– Ты прошла через проволоку, и никто не заметил тебя? Не зазвонил ни один сигнал?
А я свое:
– Отпустите штейгера, пока еще это в вашей власти…
Он хрипел:
– Ты сумасшедшая девка…
Я торопилась договорить до конца, не зная, хватит ли сил долго держаться. Я просила, льстила ему:
– Вы человек умный, мосье Шарль, и должны видеть, что бошам долго не продержаться, зачем же отдавать в руки гестапо еще одного француза? Он ни в чем не виноват, клянусь… Отпустите его…
Шарль хмыкнул и замолчал. Наверное, улыбался. В темноте не разобрать. Потом он медленно, как бы раздумывая, прошептал:
– Не такой уж дурак Шарль-Луи, чтобы не видеть, на чьем ты крючке.
Я поняла это по-своему и поспешила заверить:
– Мосье Шарль, у меня нет ничего с штейгером… Клянусь!..
– Ты хочешь со мной? – Он приблизился ко мне. – Ты влюбилась в меня, крошка? Что же ты отодвигаешься?..
– Нет, мосье Шарль… Я могла бы полюбить мужчину смелого, совершившего благородный поступок, настоящего патриота…
– Понимаешь ли ты, что стоит мне крикнуть…
– Я не боюсь смерти.
– И все ради чего?
– Ради вас… – Кажется, я не очень сознавала, что говорю, слова сами собой вылетали. – Ради вас. Я не хочу, чтобы такой человек стал предателем. Чтобы над вашей семьей, над вашей матерью повисло проклятие, чтобы французские дети…
– Замолчи! – вскрикнул Шарль. Он сорвал с гвоздя шинель и набросил мне на плечи. – Идем… Нет, постой…
Тихонько приоткрыв дверь, Шарль вышел на ступеньки крыльца, всматриваясь в темноту, потом поманил меня.
Плотно прижав к себе, быстро увлек к проволоке, но не туда, где я пролезла, а к маленькой, зарешеченной калитке за эстакадой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78