Клади, мол, быстрей и топай.
Страшно. Боюсь домой идти. Вдруг санитарка Салухова про меня что-нибудь наболтала и на моей квартире засада сидит? Кроме как к Гале, идти некуда. Но и это страшно. Что бы мне раньше знать да посоветоваться?
На всякий случай надо предупредить тех, кто еще не выявлен полицией, – всякую связь со мной временно прекратить. Придется начинать все сначала, с новыми, малознакомыми людьми.
Конечно, с Галиной помощью будет легче, да и у меня самой кое-кто был на примете… Как раз мы проходили по переулку, где в красном кирпичном домике, бывшей бакалейной лавочке, жил старик профессор с женой. Оба милые, добрые, всегда такие приветливые. Меня с ними познакомила Владислава Юрьевна. Они уже работали с нами… Гале я сказала:
– Иди потихоньку, я тут во двор забегу, а у скверика встретимся.
Она, конечно, сразу догадалась, что я не хочу открыть ей чей-то адрес. И обижаться тут нечего. Сама она поступила бы так же.
Придет время – откроемся друг другу до конца…
Я перебежала через уличку, постучала в дверь. Рядом, в широком, наполовину забитом фанерой окне, мелькнула седая голова жены профессора. Потом дверь приоткрылась, и рука подала мне кусок хлеба. Как нищей…
– Марья Васильевна, вы не узнали меня?
Она как-то неестественно громко ответила:
– Голубонька, у самих нет ничего… Бог подаст, проходи…
С силой закрыла дверь, лязгнув запором.
Я осталась у крыльца, держа в руке милостыню.
Галя ждала не у сквера, а за углом. Верно, я выглядела достаточно глупо. Галя засмеялась:
– Что это ты будто жабу глотнула?
– Вот… подали… – я протянула ей хлеб, думая, как бы посмешней рассказать про свое нищенство.
Но Галя взяла хлеб, пощупала и сразу стала серьезной.
– А ну отойдем подальше… Посидим, перекусим.
Зайдя в сквер, мы сели на каменную, в воробьиных пятнах скамейку. Переждав двух-трех прохожих, Галя разломила хлеб. Чему-то улыбнулась и подала мне половину куска.
– Ешь, догадливая твоя головушка…
Только тут я все поняла. В хлебе торчала свернутая трубочкой записка:
«Влади нет. За нами следят. К нам не ходите».
Галю это, мне показалось, даже обрадовало.
– Ничего, – успокаивала она. – Вместе скоро дело наладим. И людей подберем и адреса организуем. Пойдем-ка домой, перекусим да выспимся. Утро вечера мудренее.
– А ты домой не боишься идти? Может, сначала надо проверить.
– Боялась кума до кума ходить, – ответила Галя, вернувшись к своему городскому тону, – а ко мне сами кумовья ходят. Я у них проверена-перепроверена.
Мы поднялись по темной скрипучей деревянной лестнице. Галя жила на втором этаже. И только открыли дверь в ее комнату, как увидели «кума».
Одетый во все кожаное, в куртку и галифе, на диванчике сидел незнакомый мужчина. С пола поднялась овчарка и зарычала на нас.
– Лежать! – приказал мужчина, потянув поводок.
Не вставая с дивана, заговорил скрипучим голосом:
– Заходите, заходите… мы вас давно поджидаем.
Лицо наглое, насмешливое, под носом усики, как, извини, две сопли. Ну, думаю, и кавалеры же у Галочки.
– Вы откуда? – спросила Галя, разматывая платок.
– Погоди, не раздевайся, – остановил ее мужчина. – Этот кто тебе? – Он ткнул пальцем в висевшую над диваном фотографию ее дружка из украинского батальона.
– Муж…
– Ага, муж объелся груш. По тебе соскучился, просил быстрей привезти и адресок самолично выдал… Вот так.
Разглядывая меня, он поднялся с дивана, удерживая на поводу мелко вздрагивающую, готовую броситься на нас овчарку.
– А эта баба откуда?
– Из деревни, – спокойно ответила Галя, – переночевать попросилась. Завтра к доктору собирается.
– Ага, к доктору, – ухмыльнулся мужчина. – Дадим ей доктора.
В это время вошел второй полицейский. О том, что они из полиции, догадаться было не трудно. Второй принес какие-то покупки, из кармана торчала бутылка немецкой водки.
– Тут уже птичка! – обрадовался второй.
– Тут. Задерживаться не будем, – заторопился первый, – потом перекусим.
Второй вопросительно посмотрел на меня.
– Захватим и ее – от прибыли голова не болит…
Меня шатнуло, словно ударило взрывной волной. Так глупо попасться… Я схватилась за живот.
– Паночки мои, я ж хворая, пустите вы меня к доктору… Я ж не дойду… Животом хвораю… Мне б до ветру…
Полицейский хмыкнул, приказал второму:
– Отведи ее в нужник, а то от страху обделается. – И погрозил мне: – Только не вздумай чего… А то у нас быстро допрыгаешься.
– Ай, что вы, паночки… Дзякую вам…
Я поспешила в уборную. Полицейский остался у двери.
Напомню: у меня под юбкой были зашиты адреса явок и клички связных. Пришлось все уничтожить. Оставила только справку к врачу. Пусть теперь обыскивают.
– Ишь повеселела, – сказал полицейский, когда я вернулась.
Галя держалась спокойно. Она даже попросила у полицая закурить. Так с сигаретой во рту и покинула свою уютную, нарядно прибранную комнатку.
Вели нас по темной пустынной улице. Впереди мы двое, позади полицаи с собакой. Разговаривать не разрешили. Я гадала: куда поведут? В городскую полицию или прямо в гестапо. Хорошо бы в полицию. Если удастся выдержать роль деревенской бабы, могут отправить в лагерь. На Широкую улицу или в Дрозды. Теплилась надежда – наши поговаривали о нападении на один из лагерей. Партизаны не раз уж освобождали лагерных заключенных.
Возле городской управы полицаи разделились: тот, что с собакой, увел Галю дальше, а другой толкнул меня в ворота полицейского двора.
II
С юга возвращались птицы. На вечерних зорях тянули призрачные силуэты длинноносых вальдшнепов. Таял, растворяясь в сумерках, их любовный посвист и тихое, призывное «ках… каханье…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78