«Вот они, Михалевичи… Небось и она… Яблоко от яблони недалеко падает». Хоть ты им сердце вынь и положи, и тогда не поверят.
Нет, не могла я оправдать брата ни тогда, ни сейчас… Тогда я вот о чем думала. Собственной кровью искупить его вину. Как говорится: «Сестра брату – головой в уплату». От сына ушла тихонько, пока он спал. С сонным и попрощалась. За кустом в овражке спряталась, пока Катерина вела его. Сквозь ветки смотрю, зубы стиснула, руками траву с корнями выдергиваю, а слезы глаза заволакивают.
Слышу, Алик сказал:
– Идем быстрей, тетя Катя, а то мамка бояться будет, что нас долго нет.
Катерина обманула его. Сказала – я на хутор вперед ушла. Прошли они стежкой во ржи, а я осталась одна-одинешенька… Куда мне податься? Где найти нужного человека? Один в поле не воин… Решила в Минск…
На Игнатовом хуторе давно не зажигали огня. Зайдет солнце за старые сосны, лесникову хату накроет тень, станет хата маленькой, совсем незаметной. Надежда заберется с детьми на полати и тихонько поведет рассказ о том, как жили люди в далекие времена, какие звери по лесам ходили… Пес Резон, по первому полю гончак, и тот заслушается.
Ночь проходила за ночью, день за днем, никто пока не тревожил лесниково семейство. Немцы расквартировались в деревне, пять солдат с унтером, – держались кучно, далеко не отходили.
Как-то встретил Надежду староста. Мрачный, носатый односельчанин. Недовольно хмыкнул и не то приказал, не то посоветовал:
– Ты, Надейка, на деревню не часто кажись. Делать тебе там нечего. В случае чего девчонку пошли… И хутора своего чтоб не называла. Вроде бы его вовсе тут нету. Понятно?
Еще разок хмыкнул и объяснил:
– Приказ вышел, бродяг или беженцев в управление предоставлять, а там сама знаешь…
– Да какие же мы бродяги, Миллянович?
– Вот я и кажу, никаких у нас бродяг нет и не было. И трещать о том, кто случайно зашел, никто вас не просит… Собаку на ночь в хату бери. Мало кто проскочит мимо, так чего ей на весь лес гавкать…
С тем и ушел. В ту же ночь прошли мимо хутора неизвестные люди. Прошли раз, другой. Тихонько так, один Резон и услышал. Подошли к окошку, в стекло стукнули. Дня через два опять то же самое. Придут, оставят ящик или мешок, велят спрятать получше… Другие придут, заберут.
Надежда не знала ни этих людей, ни что они приносили и уносили. Только при каждом стуке в окно колотилось сердце: не Игнат ли вернулся?..
Игната все не было. Не было от него и никакой весточки. Надежда не то чтобы ждать перестала, а как бы решилась уже на долгое одиночество, и тут пришла Катерина. Пришла не одна, с малым хлопцем, ровесником Надеждиной дочки – Сороки-белобоки. Стало на хуторе веселей, да и легче по хозяйству управиться. Катерина – женщина работящая, враз приняла на себя мужскую долю труда.
Хуже было с Аликом. Поняв, что его обманули, что матери на хуторе нет и не было, мальчик забился в угол и не отвечал ни на уговоры, ни на просьбы. Катерина и Надежда опасались, как бы он снова, как у Юхимовны, не натворил беды. Не зря же староста предупреждал о приказе…
Пока судили-рядили, на хуторе появился сам староста. Покрутил своим длинным носом, похмыкал, вроде бы всем недовольный, и велел Катерине зайти оформить документ. Алика не успели спрятать. Староста уставился на малыша и, как всегда, немного загадочно произнес:
– А хлопчик-то вроде знаёмый…
У тети Кати сердце захолонуло, а Надежда ответила спокойно, даже с усмешкой:
– Ну, ясно знаёмый… Ай не познал ты, Миллянович, сына нашего старшего?
– Познать-то познал, – неожиданно ответил староста, – да не помню, каким именем он у меня в книге записан…
– Алик, – подсказала тетя Катя.
Староста отмахнулся:
– Не выдумывай… Какой там Алик-шмалик… Нету у нас таких имен… Алеська, Алесь – то дело другое…
– Так, так оно и есть, – заторопилась Надежда. – Алесь, а Катя его на городской манер переиначила…
– Переиначивать нам не к чему, – строго заметил староста. – Раз в книге записано, значит, – записано: Алесь Игнатович Цыркун. Год рождения…
– Одна тысяча девятьсот тридцать пятый. Февраля двадцать первого, – бойко, как на уроке, ответила Катерина Борисовна.
– Так и запишем, – согласился староста, – значит, трое у тебя деток, Надежда?
– Да трое ж, слава богу, – вздохнула Надежда.
Вот и появился новый сын у Игната и Надежды… Новый подданный великого рейха, человек низшей расы… Алесь Цыркун.
Стоял он в углу, стиснув маленькие кулачки, глядел исподлобья и думал: «Зачем это надо менять имя? И для чего ему другая мать, когда он так любит свою настоящую? А тетя Катя, видать, заодно с ними… Как ей не стыдно?»
Думал, но ничего не сказал. Понял уже, что дожил до такого странного времени, когда не только можно, а надо лгать и за это похвалят тебя взрослые… Рассказать бы все маме, да где она, его мама?..
II
Варвара Романовна:
Я шла босая по стеклу. По осколкам разбитых окон, покрывших льдинками тротуары города Минска.
Ветер порошил глаза пеплом. Каменные стены домов с пустыми глазницами пугали меня. На стенах приказы:
«Ахтунг… Увага!.. Внимание! Карается смертью!..»
Все карается смертью. Об этом сообщалось на трех языках: на немецком, русском и белорусском… На улицах не видно прохожих. Пустота побежденного города… Вдруг слышу гул шагов… Нет, не гул, а хруст кованых солдатских сапог. Хруст… Хруст… По стеклу. Неторопливо, ритмично… Хруст… Хруст…
Я свернула в переулок, спеша уйти от этого звука. Мои ноги ступали неслышно. Они босы, окровавлены. Красивые туфли давно разбиты. Больно идти, но идти надо. Нельзя встречаться с патрулем. Скоро наступит комендантский час, надо укрыться где-то на ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78